Плацебо

По залу бегают роботизированные часики-официанты с подносами и предлагают кофе без кофеина с сахарозаменителем.

В Храме свое дело знают, сбор соматической информации занимает не более пятнадцати минут. Участники молчат. Нула пытается разговорить их, оживить кадр.

– Эй, ну же, – пристает ведущая к Фатусу, – расскажи каково это, наконец, оказаться в Храме? Почувствовать, что выбор есть…

– Вот что я думаю про Храм, – Фатус выдержал паузу и хрюкнул, затем еще раз хрюкнул, погромче, – Храм – это когда хочешь бекона и ешь бекон, а я про него только в книжках читал. Какая разница, сколько я проживу, бекона нет и не будет.

– Ну, поэтому, – Нула опешила от ответа Фатуса и замялась, – я и вегетерианка.

Вальтурис иронично приподнял бровь и встретился взглядом с коллегой.

– С сегодняшнего дня! – добавила Нула.

– Вот оно, коллективное чувство вины. Заразилась? – усмехнулся Фатус.

– Я серьезно, диета такая. Буду пить витаминные коктейли и есть рисовый хлеб.

– А еще конкурентов, – хихикнул Вальтурис и аж раскранелся от удачной шутки.

Пока Фатус и ведущие упражнялись в остроумии, Импер и Кукумерис опускались все глубже, на дно эмоционального колодца.

Оператор незаметно приблизился.

Трагические брови Импера метались из стороны в стороны.

– Друг мой, – обращался он к Кукумерису, – я не знаю, как поступить! Человек слаб для такого выбора. Храмы нужны, чтоб лишать выбора, а не взваливать этот груз.

– Кофа у меня старая, я на солнце много работал. Небось, часики рефат, фто я настоящий старик, – вздыхал Кукумерис, игнорируя собеседника.

Оба они уставились в окно, выходящее на серую стену.

Луна и Флор согласились поиграть с кучкой роботизированных часов в классики. Пока что часики выигрывали.

Луна кидала камешек, должна была попасть на шестерку, но часики назойливо тикали-тикали, и она промазала. А часы никогда не промазывали. Флор вообще застряла на двойке, она как будто боялась, что попадет, и намеренно кидала камешек то слишком сильно, то слишком слабо. Луна боролась изо всех сил, но тщетно. Часы достигли клетки «двенадцать», издевательски тикнули и убежали играть с кем-нибудь поинтереснее.

– Кар-кар, – часовой механизм зашевелился и из нутра его показалась черная металлическая ворона, – кар-кар-кар, подсчет окончен.

Роботизированные часики принесли Нуле поднос с квадратными черными чипами, обильно смазанными костяным маслом. Ведущая поморщилась, вытерла чипы о свой спасательный круг, надетый поверх коктейльного платья, и сунула в сумку.

– Нас ждет белое здание, – торжественно объявил Вальтурис и погладил свои густые накладные усы.

Делегация миновала длинный холл, стены которого были задрапированы черной тяжелой тканью, словно кулисы, за которыми прячется сцена, и подошли к узенькой деревянной двери. По одному выбрались на шаткий веревочный мост-восьмерку.

– Не торопитесь! – предупредила Нула.

Никто не торопился.

Мостик пролегал над пропастью. Чтоб не смотреть вниз, участники смотрели по сторонам. И замирали в немом изумлении. Наверху плещется небольшой подземный ручеек, но наибольшее впечатление производит каменный сад: застывшие геликтиты закручиваются в спираль, пушатся араганитовые кристаллы, а вокруг – разрастающееся перламутровое сияние лунного молока… Если прикрыть глаза на мгновение – тишину разрежет тонкий потусторонний звук – это капли воды стекают по горным гребешкам. Каменные новообразования звенят, словно ксилофон, и гулкое эхо разносит звук. Так поет природа – самый многоголосый пересмешник, такого музыкального режима больше нигде не встретишь.

– Как так вышло, что мы не заметили этого, когда только приехали? – ошарашенно спрашивает Флор, – я не понимаю. Я одна не заметила этой красоты? Этого же не было, когда мы шли в белое здание? Нет, ну это странно, правда, – все не могла успокоиться Флор.

– Красоту замечаешь только, когда отправляешься в гости к смерти, – ухмыльнулся Вальтурис, – ваши глаза были заняты любопытством, – хмыкнул, – что, впрочем, немудрено.

Когда наконец все оказались по ту сторону моста, никто не сдвинулся с места.

На узенькой деревянной двери, ведущей в черное здание, была прибита табличка: «Ожидайте здесь. Молча».

Спустя несколько минут тишина рассеялась. Ее схватила в плен возникшая из ниоткуда старушка и заточила в своем пустом полиэтиленовом пакете.

Все вокруг размыто. Камера сконцентрирована на старушке.

Средний план

– Мое имя Альдея, – вырвался из бледных поджатых губ сиплый голос, – я смотрительница этого места. – Старуха стояла с высоко поднятой головой и демонстрировала многочисленные складки на выцветшей от солнца шее. Половину ее лица закрывали длинные седые волосы, но когда она говорила, можно было увидеть, что на левом ее глазу бельмо. – Выкладывайте все, что есть, вот сюда, – смотрительница указала на свой пакет, – взамен вот вам это, – достала из кармана своего безразмерного плаща несколько пакетов и протянула участникам. – В Храм можно брать только себя, это все, что вам удастся утащить, – старуха осклабилась, – туда.