Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2016

Так, да не совсем. Конечно, опирается на фольклор – но дело мы имеем с чистой поэзией. Анна Ахматова писала, что стихи растут из сора, Инна Лиснянская уточняла: нет, не из сора, а из ничего; а вот стихи Югай – выросли из фольклора; но фольклор в них остаётся лишь фоном (и фоном очень интересным!), однако не фон у неё главное – а дыхание поэтических строк:

Ходит по небу пастух, одет в глухие меха.
Самого почти не видать в тёмном небе густом.
Он улыбкой похож на нашего пастуха,
Только телом чёрен да крутит тонким хвостом.

Во второй части книги – стихи, рождённые из глубины души: Лета Югай гармонично беседует с нами негромко и доверительно, один на один, делясь своими фантазиями, наблюдениями, впечатлениями…

Вадим Месяц. Стихи четырнадцатого года.

М.: Водолей, 2015

Стихи Месяца – цепь причудливых ассоциаций, неожиданные перемещения во времени – от мифологического, фольклорного до нынешнего, вполне реального. Впрочем, что такое реальность в стихах Вадима Месяца? Это воображение, вереница больших и малых событий, случаев, ситуаций, в которых не сюжет как таковой главное – а главное взгляд изнутри сюжета. Да, основное действующее лицо в стихотворениях Meсяца – сам автор-наблюдатель. Когда бы что в них ни происходило – всё так или иначе происходит одновременно и сегодня. Поэт собирает воедино, в одну дружескую связку, разные, порой незнакомые друг с другом предметы и явления; перетасовывает их, превращает одно в другое, как, например, в стихотворении «Часовой»: «Взгляд над рекой обратится в сухую пыль,/ рассыпаясь пеплом в бескрайний ночной Подол, / и упадёт у часовенки, как костыль, / будто хромой исцелился и в лес ушёл».

В «Стихах четырнадцатого года» есть и балладные, и песенные, и притчевые, и элегические мотивы, – часто – с мистическим налётом; в них всегда зияют тревожные пустоты невысказанного, веет космическим холодком.

И ещё. Книга – отчасти трагическая. «Ты, как дитя, очарован / пожизненным раем/и незаметно вступаешь/в безжизненный рай»; «И камня с моей души /никому не снять./И душу уже не выпустить/на свободу»; «что мне счастье расточительных слов / светлый морок ослепительных слёз / если вспомнить свой оставленный кров / лёгкий шелест новогодних стрекоз»… Такие ноты мы встречали в книге Месяца «Безумный рыбак», которая рождалась в душевно-тяжёлые для поэта дни. Если и четырнадцатый год был для поэта непростым, то новый сборник говорит о том, что душа, несмотря ни на что, всё-таки выпущена на свободу и что счастье расточительных слов побеждает любые душевные разлады.

Сергей Шестаков. Другие ландшафты.

M.: ateiier Ventura, 2015

Тональность книги можно определить как «счастья неясные знаки» (слова из стихотворения цикла «Маленькие галльские элегии»): её составляют в основном короткие, в восемь строк, стихотворения. Они так легки и воздушны, что воздействуют на меня физически: при чтении дышится свободней, на душу нисходят совершенный покой и тихая радость, «ладони прозрачны, зрачки, что две бездны, черны,/ вода голубее, синица желтее над вербой, / и небо такое, как будто мы все прощены / до первой печали, до утренней горечи первой», – в этих строках и полётное счастье, и предчувствие печали, и напоминание о горечи, а всё вместе – чистая гармония, просветлённость, – то, к чему и стремится настоящая поэзия. Автор путешествует, перемещаясь из одной части света в другую – и всегда с большим запасом тишины в душе, всегда готовый останавливать мгновение, улавливая, как сверхчувствительная антенна, все краски, запахи и звуки. Его миниатюры напоминают нежных тонов росписи по эмали, или – отражения в недвижных, задумчивых зеркальных водах. Впрочем, элегиям Шестакова (а почти все стихи в книге названы элегиями) не чужды и динамичные цветовые контрасты, легкая взволнованность: синева прорвётся с балтийским ветром/ через все прорехи скупой зари,/ и зима изумлённым наполнит светом/ полусонные карие янтари»… По прочтении книги Сергея Шестакова некоторое время не хочется читать других авторов.

От Германа Власова:

Юлия Белохвостова. Ближний круг.

М.: Перо, 2015