Идея книги Юлии Белохвостовой объясняется самим названием: ближний круг – движение солнца, годичные кольца, движение воздуха, увлекающее в центр яркие события для сохранения их в памяти. «Очерченный давно», он замкнут так, что «не видно стыка» и здесь «зима корнями сплетена с весной» для его прочности. Очерченные кругом – лирический герой, берег, море (Московское), рыбалка, цветы (флоксы, пионы), главный корабль и Sagrada Familia, а еще варенье из райских яблок и папина яблоня (пожалуй, главное стихотворение книги): «Вот эту яблоню за домом я помню дольше, чем себя…» Возможно, творчество (помимо благодарности Создателю) и состоит в том, чтобы воскрешать (по мысли В. Гандельсмана) ушедших близких и радоваться исполнению их планов: «Тот год, когда мы проводили отца, был яблочно богат. ‹…›… и яблоня библейской Саррой воспрянула и понесла – согнулись ветки под плодами, не в силах с ношей совладать, а в доме пахло пирогами, а в сердце стала благодать». Автор неравнодушен кживописи и впечатления от полотен передают ихдинамику: «… Полушубки, полушалки,/ смех и крики в стороне,/ а смельчак в высокой шапке/ в городок влетает шаткий/ на хрипящем скакуне <…">. («Взятие снежного городка»).
Интересно, что над калейдоскопом событий, этой подвижной мозаикой ближнего круга есть свой ангел (ангел-флюгер): «В городе, распластавшемся подо мной,/ Каждой мольбы прерывистый шепот слышу:/ Мимо меня не сбудется ни одной,/ Нет никого над городом этим выше.//Что ж из того, что флюгером я кружу:/ Как на таких ветрах оставаться стойким?/ Господи, ты же знаешь, что я прошу/ Не за себя. Спаси, сохрани – и только».//
Стихи Вальдемара Вебера, известного также своей прозой и переводами, сродни верлибрам русскоязычного Арво Метса – та же редкая лаконичность, емкость, меткость. Главное это то, что за скупыми зарисовками стоит настоящая жизнь – горькая, правдивая, удивительная и неповторимая: Там, в глубине России,/ мы не ждали известий./ Прикладывали ухо/ к рельсам железной дороги,/ к стенам разрушенных монастырей/ и слушали, слушали…//
Опыт жизни (часто невозвратимой), артефакты эпохи и память, незамутненная обидами, говорят о человеческом и внеременном. Когда важно увидеть «перышки на карнизе» и «нерожденных детей» во сне; сказать, сравнить душу с «пейзажем с чертополохом», вспомнить, как был заворожен в детстве «быстрым движением весенним ручьев», а «по вечерам – их неподвижностью» и поверить в то, что Создающий их тоже любит отдыхать.
Вообще, Веберу свойственно (почти по Ходасевичу) ощущение «непрочной грубости» жизни и отсюда – начало его юмора: Потомки их жертв/ гуляют среди них без опаски,/ как овцы среди каменных львов.// (Поселок заслуженных большевиков)
Время третьей книги стихов Вебера – нелинейно, стихи здесь – схолии, пометки на полях. Порядок не важен, ибо случай может оборвать любую жизнь и здесь поможет умение замирать и вслушиваться в умную тишину, роднящую такие разные судьбы: Состояние счастья – / путешествие по кромке пропасти./ Счастливым с печальными глазами/ ведомо это.