Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2018

Толкнёшь прохожего невольно,

Он обернётся – трезвый, страшный:

«Что, сука, места мало, что ли?»

И вмиг от Фета и Бальмонта

Очнёшься – под реальным взглядом

Глазниц внимательных и плотных:

Забылся, где гуляешь, падаль?

Скользи вдоль бортика, по кромке,

Плюгавый пасынок культуры,

И Фетом ссы не больно громко,

А то оближешь арматуру.

Тебя тут вытерпят, но если

Нечаянно добавишь звука,

Любой, любой укажет место

Твоё на этом пире, сука.

…Горят игривые рекламы,

Манят красивые витрины,

И он уходит – вечно правый

И мной уже почти любимый.

Спешащих пешеходов лица

Неоновым синеют светом.

Догнать бы надо, извиниться —

За Сашку, за себя, за Фета.

* * *

По лесопарковой зоне бродя кругами,

Не удержусь и выдохну полной грудью —

Что, мол, скулишь-то, будет тебе другая!

Сердце в ответ насмешливо замигает:

Будет другая, а этой уже не будет.

Долго скрывала свою нелюбовь ко мне ты.

Вот дождались: титры ползут в финале

Мимо кафешки, где грызли шашлык дуэтом,

Мимо скамейки, где дожидались лета,

Мимо сугроба, где дурака валяли.

Ныне позорным дозором, один, неспешно

Тщусь обойти руины владений наших

И утешаюсь мыслью осточертевшей:

Будет другая, куда понежнее, нежность,

Будет другая, куда потеплее, тяжесть.

…Так ли когда-нибудь старичищей хворым

С жизнью прощаясь, подумаю неминуче:

«Что заскулил-то, другая поспеет скоро,

Как обещали пророки, куда покруче».

Но, потухающим оком окно пугая,

Где запоздавший снег скаты кровель студит,

К жизни прильну слезами, прижмусь губами,

Вспомнив: ну да, не замедлит прийти другая,

Только такой уже никогда не будет.

* * *

Мурашиная семья

На поляне земляничной

Обойдётся без меня,

Обойдя меня привычно.

Непрозрачная вода,

Нянька серой рыбьей стаи,

Не оставит и следа,

Надо мной себя смыкая.

Лёгкой стёжки колея,

Тёплых ливней колыханье —

Что они! Твоё дыханье

Обойдётся без меня.

Проплывают по рубашке

Тени белых облаков.

С этим надо жить легко,

Даже если в лёгких тяжко.

* * *

Не жажду, чтобы опустился нож

И полыхнуло пламенем чистилищным,

Но, право, не пойму: чего Ты ждёшь

С таким терпеньем, кротостью и силищей?

Какой сюжет ещё нам разыграть,

Кого начать взрывать или клонировать,

Какую рать в Чечне утрамбовать,

Какой инцест повальный распланировать,

Чтоб молвил Ты: «Ребята, полный бред!

Спасти театр может только молния.

Кончаю постановку, гасим свет,

Финита вита, чаша переполнена».

Но, вглядываясь в зала полутьму,

Где ложи табаком Твоим пропитаны,

Я думаю: Ты стерпишь и чуму,

И реалити-шоу с трансвеститами –

Последней каплей будут не они,

А сущая фиговина, наверное:

В сельпо старуху, скажем, обхамит

Кассирша под Сысертью или Плевною,

Та ей ответит, загудит галдёж —

До тошноты привычная история,

Но в этот миг Ты с тормозов сойдёшь

И овладеть Собой не сможешь более:

Падёт огонь, взовьётся океан,

Восстанут мертвецы Твоим велением,

И – в общём, всё, что видел Иоанн,

Обломится в какое-то мгновение.

…Терпи века кровавые, пока

Последний дьякон не устал псалмы плести.

Тебе для гнева хватит пустяка,

А ужас Ты любой сумеешь вынести.

* * *

крошево, марево, курево, морево.

режет подошвы родная юдоль.

здесь только музыка обезболивает

(всё остальное приносит боль).

ставит укол, чтоб за час не оттаяло,

плотно бинтует меня на весу,

полно, хохочет, очнёшься в Италии,

в дудочке пить я тебе принесу.

сход и развал заслоняет ладонями,

венцев утешных по вене гоня…

только без палева присное порево

даже во сне догоняет меня,

через наркозы пробившись дрезинами,

перебивает вивальдьевский лёд.

в пятнах родимых челяба бензинная

рэпом из ВАЗов пролётных зовёт.

вот она, близь моя, милая мресь моя,

синих мизаров лощёная слизь.

где хлороформа на всё это месиво

дудочке-дурочке впрок напастись?

* * *

Прижимаясь к тебе, вижу города, которые не увижу:

Улицы, набережные, скверы, скамейки.

Успеть бы туда добраться, почти добрался,

Проливаюсь в тебя – и можно уже не ехать.

Ты моложе, и скорее всего успеешь.

Расскажи мне о них заранее, слов не тратя.

В трещинах твоих губ – детали карты:

Линии улиц, стрелки путей трамвайных.

Олд таун, бугристые стены, булыжная мостовая.

Солнце слепит, чайка взлетает с дорожного знака.

В узкой белёной комнате на улице Дольна Брама

С настенной фигурки Христа облезает лак.

Двигайся в такт мне, не говори, что и ты никогда не узнаешь

Ниигаты, Триеста, Глазго, Дарвина, Кларенвилла.

Утешь меня, что успею всюду, что уже успеваю,

Обнимая тебя крепко, до судорог в шее.

Что с этой минуты умру, не теряя

Мёртвой пчелы на предгрозовом лугу под Алкмаром,

Мандариновой корки на пляже в Краби,

Мелкого авторемонта по дороге в Палмер.

Никто никуда не успеет, никто ничего не увидит.

Ветер швыряет чайку обратно, о дорожный знак ударяя.

Никому никуда не нужно.

Если заплачешь, значит, не можешь вспомнить:

Мы так страшно друг друга сжимали,

Что теперь не поймём и сами,

Иерусалим это был

Или Гаага.

* * *

Строго, трудно с меня спроси.

В каждую мелочь ткни.

Позабытое сотряси,

Вывеси, разверни.

Брось попытку свести края,

Кротость оставь свою.

Господи! Не прощай мне: я

Ведаю, что творю.

Юрий Воротнин Через долгую память

Воротнин Юрий Иванович.

Родился 21 января 1956 года в посёлке Пирово Тульской области.