Play (СИ)

Ксюхины губы сжались в тонкую полоску, и в такие же полоски - сотни, тысячи полосок, скрутилось сердце.

-Ты... Уходишь? - Дрогнул ее голос.

-На самом деле я уже ушел, - с грустью сказал Джон, пожимая плечами, - то, что ты слышишь сейчас - всего лишь отголоски, и больше ничего. Я ушел сразу, когда ты приняла решение.

Он не стал говорить "прости", "мне жаль", и прочую чушь, которую часто говорят люди в таких случаях. Он просто взял со спинки стула ветровку, накинул ее на плечи, и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

Ксюха поежилась - ей вдруг стало очень-очень холодно, кожа покрылась мурашками, а пальцы скрючились в попытке согреться.

-Я плачу? - Спросила она вслух, почувствовав на губах соленые капли. И сама же ответила, переставив ударение на последнюю букву. - Я плачу. Плачу.

FORVARD

Ксения припарковалась у дома, но выходить из машины не спешила. За окном сияло солнцем ласковое лето – лето без радости, без счастья, лето такое, словно под прикрытием его зеленой листвы и асфальтной пыли пряталась самая затянувшаяся в мире зима.

Домой идти не хотелось. Не хотелось смотреть в ласковые Асины глаза, не хотелось есть горячий ужин, и смотреть кино по телевизору не хотелось тоже.

Решение пришло в одну секунду – Ксения схватилась за телефон, набрала торопливо: «Уехала в командировку, вернусь послезавтра», нажала «отправить», и, резко выкручивая руль, выехала со двора.

В динамиках рванул на полную громкость «Сплин» - давно не слушаемый призрак юности.

Голос дрожит.

Хлопнула дверь - это ветер.

Держась за края,

До размеров Вселенной

Сужая зрачки,

На рубеже этих сумрачных тысячелетий.

По горло в воде,

На дрейфующей льдине ждут рыбаки.

Где-то справа надрывался от обеспокоенных звонков телефон, позади то и дело сигналили обгоняемые машины, но Ксения залитыми слезами глазами смотрела только вперед – она летела по трассе, выжимая педаль газа, и от этой скорости ей казалось, что воздух целиком наполняет ее тело – от кончиков пальцев до макушки, делает все воздушным, резким порывистым.

Как? Как, черт возьми, можно было допустить такое? Как можно было сделать такое со своей жизнью? Когда, черт побери все на свете, все рухнуло и пошло наперекосяк? Когда?

Но ты пой мне еще

Что я могу изменить,

Направляемый собственной тенью?

Давным-давно предупрежденный о том,

Что начиная обратный отсчет

Любой, имеющий в доме ружье,

Приравнивается к Курту Кобейну.

Любой, умеющий читать между строк,

Обречен иметь в доме ружье.      

Песня крутилась по кругу, впиваясь в уши, в сердце, в оголенные от напряжения нервы. Буйный ветер влетал в открытое окно машины, и растрепывал идеальную Ксюхину прическу. Все было глупо, и все было неважно.

Она гнала, как одержимая, не останавливаясь, обгоняя по встречной на узких участках трассы, перелетая через дорожные ямы, и не заботясь ни о машине, ни о себе.

Через двенадцать часов она приглушила музыку. В эту секунду машина проносилась мимо синего дорожного знака с простым указателем «Таганрог. 10 километров».

Пой мне еще.

Я просто знаю,

Что в последний момент,

Когда тебе никто не поверит.

Прохожий на остановке возьмет,

И укроет тебя под плащом.

Дома задрожат при появлении трамвая,

И когда откроются двери –

Пой мне еще.

Пой мне еще.

FORVARD

Общага совсем не изменилась. Ксюха долго стояла на крыльце – сейчас пустующем, а во времена ее молодости вечно наполненном студентами. Здесь много лет назад она целовалась с Лекой. Здесь ей дарил цветы Виталик. В эту самую дверь она впервые вошла много лет назад еще школьницей, едва успевшей скинуть с себя неожиданно и некстати закончившееся детство.

Перед тем как войти, она поправила на лице солнечные очки. Вряд ли здесь остался кто-либо, кто ее знал, но чем черт не шутит – а быть узнанной ей не хотелось совершенно.

И в тот момент, когда она уже готова была сделать этот шаг, чья-то рука легла на ее плечо.

-Привет, - сказала она, не оборачиваясь, - спасибо, что приехал.

-За тобой не угнаться, - улыбнулся позади Джон, обнимая ее за плечи, - но я старался.

Они стояли у двери, прижавшись друг к другу, и Ксюха чувствовала, как согревается в объятиях этих крепких рук, как уходит дрожь из коленок, и мысли из уставшей головы.

-Идем, - сказала она, когда стоять дальше было уже невозможно, - покажу тебе, где я жила.