...На другое утро ошеломленные джунгары обнаружили брошенные стоянки там, где вчера теснилось огромное войско. Они погнали дозорных на все холмы. «Что стряслось с казахами? Почему они ушли так внезапно, среди ночи?» — недоумевали, спрашивали друг друга джунгары, до боли в глазах всматриваясь во все стороны.
— Ойбай, посмотрите-ка на восток! — закричал вдруг один из дозорных.
Под восходящим солнцем, сливаясь с небом, поднималась пыль... Казахи перехитрили их! Заперли в ущелье, а сами отправились грабить, разорять их аулы на берегу Или! Какое сопротивление в состоянии оказать казахам жители аулов, все мужчины которых остались здесь загнанными в это проклятое ущелье! Всех до одного перебьют, пройдутся по джунгарским аулам.
Барабаны забили тревогу, запели заунывно трубы, джунгары оседлали коней и понеслись вслед за казахами, держа направление на густую пыль.
Абулхаир представлял себе, что творилось там, на горе, оставленной ими ночью. Он скакал не впереди войска, как обычно, а в самом его конце. Едва покажется на горизонте пыль, как джигиты замедлят свой быстрый бег и повернутся назад, лицом к противнику. Задние отряды превратятся в передовые сотни. Вчерашний спор наполнил Абулхаира решимостью сражаться сегодня в самой гуще боя, держать его под неослабным контролем: не ровен час, обидчивые и надменные султаны, потерпевшие вчера поражение, могут выкинуть все что угодно...
На душе у Абулхаира было тревожно: удастся его необычный замысел или нет? Он скакал то на левый, то на правый фланг своего многотысячного войска. Джигиты двигались ходко и быстро, лица их были светлы, почти веселы. Вчерашние мучения и жажда были забыты: воины ждали сражения со своими кровными врагами.
— Показа-а-ли-и-ись! — послышался голос дозорного.
Воины перешли на шаг, остановились, развернулись.
Абулхаир разделил войско на три части, расположив их таким образом, чтобы джунгары попали в кольцо. Чтобы они не разгадали его замысел, Абулхаир послал отряд во главе с Батыром навстречу джунгарам.
— Ну, удачи вам! - сказал Абулхаир.
— С богом! — прогремело в ответ.
Джунгары схватились с отрядом Батыра.
За завесой, в клубах пыли было невозможно разглядеть, как идет битва. Только слышался лязг металла, ржанье коней и крики и стоны умирающих. Исчезло ярко сверкавшее на небе солнце. И на всем белом свете наступило царство пыли...
Потерявшие всадников испуганные кони выбирались из этого царства пыли с окровавленными гривами и хвостами, уносились куда-то в степь... Уносились без оглядки, не веря тому, что освободились, вырвались из этой жути, кровавого людского месива. Люди, которым они служили верой и правдой, вонзали в их бока железные стремена, ломали им хребты, дробили кости...
Битва становилась все яростнее. Люди падали на землю, кричали истошными голосами, калечились, спотыкались о мертвые тела, попадали под копыта коней! Сколько людей было затоптано копытами коней!
Абулхаир смотрел на битву со странным отчуждением: будто не имел к ней никакого отношения. Он не понимал, во что превратилась битва, которую он столь отчетливо рисовал в своем воображении. Страшное дыхание боя и смерти коснулось его лица и его сердца... Одному аллаху под силу разобраться в этом месиве, в том, кто несет большие потери — джунгары или казахи.
Направить бой в определенное русло, придать ему систему и порядок было невозможно, он превратился в бойню. Война — та же стихия: стоит ей начаться, как она начинает полыхать огнем, попавшим на сухую траву.
Каким бы дальновидным военачальником или храбрым батыром ты ни был, невозможно упорядочить беспорядочное, найти смысл в бессмысленном. Там, где рекой льется кровь, нет места для разума... Люди были опьянены боем, запахом крови, их не мог теперь остановить даже страх смерти. Не было здесь людей — казахов, джунгар, — были вырвавшиеся на волю из железных клеток хищные и жестокие звери. Что им ни скажи, что ни прикажи — ничего не услышат, ничего не поймут.
Накал схватки спал после полудня. Пыль стала редеть на глазах. «Значит,- сделал вывод Абулхаир, — поредели с обеих сторон ряды воинов. Если продолжить бой, потери будут еще большими и победа будет добыта чересчур тяжелой ценой... Джунгары точно обезумели, видно, живыми решили не сдаваться!.. Что же предпринять? Как рассеять их войско? Вон как джунгары сгрудились, стоят плечом к плечу. Эта отчаянная и бесстрашная кучка, похоже, смущает наших джигитов. Мечи их взлетают неуверенно, хотя джигиты и не отступают, упрямо бросаются вперед. Обгоняют один другого, спешат, словно мотыльки, летящие на огонь... Падают джигиты на землю, словно бабочки с обгоревшими крыльями. А джунгары вспрянули духом, обрели уверенность...»
Абулхаир начал отчаиваться, его сердце будто рвали острыми клыками голодные псы. «Господи, неужели и на этот раз ускользнет от нас победа? Ведь она уже показала нам свою макушку!.. Господи, помоги! — молил он всевышнего. — Иначе меня ждет крах, полный крах».