Плеяды – созвездие надежды

Голая, словно подбородок юнца, ровная как доска, степная ширь начала мало-помалу оживать, преображаясь то в заросшие полынью, житняком и серебристым ковылем бугристые пески, то в сплошь покрытые прутняком, типчаком да верблюжьими колючками твердые глинистые равнины. Синие горы, маячившие впереди и томившие караван своей недосягаемостью, далекой тайной, теперь были совсем близко. Они выстраивались то справа, то слева от дороги, будто стражи, которые добровольно вызвались охранять караван. Вблизи они утрачивали свою загадочность — обыкновенные, разбросанные поодаль друг от друга сопки. У подножий сопок не росло деревьев и кустарников, не шмыгали звери, не взлетали испуганные шумом птицы: не было никаких признаков жизни.

Сопки застыли в мертвой неподвижности. Одни багровели бурыми скалами, на которых точно бы запеклась кровь, много крови! Другие темнели, тускнели цветом пепла: словно сказочные великаны потрудились — выгребли пепел по рассыпанным в степи аулам и сложили его в эти горы-кучи. На путников, выросших в России, среди веселых лесов и душистых ласковых лугов, эти горы навевали тоску и страх, чувство одиночества и заброшенности в бескрайнем, незнакомом мире.

Отрадой для души и для глаз была лишь река Иргиз. Она показывалась людям, сверкая своими серебристыми водами, исчезала, опять появлялась. Люди оживали, радовались, стряхивали с себя тоскливую, унылую дрему. Раздавался смех, гулко гремели выстрелы.

Посольство приблизилось к излучине Иргиза. К карете Тевкелева приблизился один из казахов, сопровождающих караван, и сообщил:

— Скоро будет брод, около него нас должен встретить ханзада. Стрелять больше нельзя.

Казаки быстро зачехлили ружья. Тевкелев обрядился в парадную форму. Он с волнением ждал минуты, когда увидит впереди отряд в тысячу всадников, о котором всю дорогу толковал ему Суиндык-батыр. Тевкелев до боли в глазах всматривался в сторону, откуда должны были появиться всадники, но ничего так и не увидел.

Он не стал гадать, почему до сих пор нет отряда. Сосредоточился на мыслях о предстоящей встрече с теми, ради кого он и его посольство прибыли сюда. Ответственный, важнейший момент! Посол прикрыл глаза, мысленно перевел на татарский язык слова официального заявления, которое ему надлежало произнести перед казахским ханом Абулхаиром и его ближайшим окружением. Он, посол державы Российской, доведет до казахов, к которым послан по воле императрицы, заявление, важность которого потом оценит история.

Караван приблизился к броду и начал перебираться на другой берег Иргиза. Тевкелев осторожно оглядывался по сторонам в ожидании ханского сына. На вершине холма, прямо против брода, появились всадники. Их было совсем мало. «Всего-то?..» — подумал Тевкелев, но тут из-за холма показалось много-много островерхих шапок. Однако в отряде, прикинул Тевкелев, было не более двухсот-трехсот человек.

Он был разочарован, почувствовал сразу и усталость, накопившуюся за время долгого и тяжелого пути, и боль в пояснице, и сосущую сердце тревогу. Тевкелев попытался взять себя в руки, справиться с душевным смятением. Сжал кулаки, стиснул зубы, выпрямился. Устремил взгляд на казахов, двигавшихся ему навстречу. В голове молнией мелькнули слова инструкции: «На переговорах ты должен держаться с достоинством и гордостью, подобающими славе ее величества императрицы... В любых, самых тяжелых обстоятельствах, должен сохранять спокойствие и выдержку, быть вежливым».

«Должно быть, юноша, едущий впереди всех, и есть сын Абулхаира, — догадался Тевкелев. — Улыбается... Остальные едут, чуть поотстав от ханзады, все надменны и суровы. Все, кроме ханзады».

Когда до посольской кареты оставалось шагов двадцать, ханзада сошел с коня. Его примеру последовали остальные. «И на этом спасибо! — Тевкелев почувствовал облегчение. — Наши-то небось во все глаза глядят, наблюдают за тем, что и как все произойдет. Думают небось про себя: «Ничего себе страна, куда снарядила царица-матушка посла и нас, грешных! Конец света — да и только!» Что бы я стал делать, если бы ханзада подскакал к карете как случайный путник? Слава богу, вроде бы умеют вести себя подобающим образом.

Однако самому мне не по чину будет выскакивать из кареты навстречу казахам. Ханзада — представитель кочевого народа, желающего принять российское подданство. Я же — посол могущественной империи. Пусть подойдут поближе». Когда расстояние между ним и ханзадой сократилось до пяти шагов, Тевкелев приказал остановить карету. Он решил, что самым правильным будет не обниматься с юным султаном, не обмениваться с ним рукопожатием, а ограничиться похлопыванием его по плечу.

— Надеюсь, что главный хан Киргиз-кайсацкой орды Абулхаир-хан казы бахадур, а также подвластный ему народ и войско, достопочтенные предводители родов бии и батыры — все пребывают в добром здравии и благополучии? — возвысил голос Тевкелев, чтобы его услышали ханзада и его свита.