Плеяды – созвездие надежды

Она оказалась вдали от всех, вдвоем с человеком, над которым потешался весь аул. Мариам всегда жалела его, видела, что всяк, кому не лень, цепляется к нему, обижает. Считала почему-то его пленником, человеком из чужих краев. Оказалось — не пленник, такой же казах, как и все остальные в ханском ауле. Такой, да не такой! Очень смешной и робкий. Две недели молчал, словно ее не было рядом, боялся глаза на нее поднять. Примащивался у порога в полной темноте, когда она уже укладывалась в постель. Утром спозаранку уходил из землянки чуть ли не на весь день. Кто бы подумал, что батрак может оказаться таким вежливым и уважительным. Правда, байбише Бопай всегда была очень и очень сурова с рабами и рабынями. Если замечала, что они пересмеиваются у котлов, без лишних разговоров хватала за волосы и трясла. Потому они и боялись подходить друг к другу, боялись словом перемолвиться, старались быть тихими и неслышными, как бесплотные тени...

Первым уловил момент, когда груди Мариам округлялись, а тело стало наливаться, проклятый туленгут Байбек. Все батраки и рабы из ханской ставки страшились этого человека с огромным крючковатым носом, красными глазами и нависшими, широкими, как крылья беркута, бровями. Он всегда был мрачен, груб и зол.

Однажды Мариам собирала в овраге кизяк. Откуда-то, словно призрак, возник возле нее Байбек, подхватил на руки вместе с мешком и потащил в кусты. Сделав свое черное дело, он удалился, мурлыкая под нос веселую песенку.

Мариам лежала в кустах, ощущая боль во всем теле, ошеломленно глядя в небо, не понимая до конца, что с ней произошло. Она долго лежала, потом с трудом встала и подняла расплющенный мешок с кизяком. Словно жалея, что труд ее пропал даром и кизяк погублен, а на самом деле осознав наконец, какое страшное насилие было совершено над ней, Мариам опустилась на колени, закрыла лицо руками и зарыдала. Она плакала, сотрясаясь всем телом, но слезы не приносили ей облегчения.

С тех пор пролетел год. По ночам Мариам преследовал отвратительный, омерзительный запах Байбека. Ее всю переворачивало от этого запаха, но он никак не исчезал из ее памяти. Она содрогалась от брезгливости и ненависти. Не давал он ей покоя и здесь, в землянке, будто бы перекочевал сюда вместе с нею.

Первые ночи она не спала, пугалась каждого шороха. Она с ужасом ждала, что этот запах ударит ей в ноздри, погубит... Но парень, свернувшийся в комок, как сиротливый ягненок на постели у порога, лежал по ночам не шелохнувшись. Мариам не верила своему счастью, поражалась, боялась и ждала. Какие-то смутные желания, дремавшие в ней до сих пор, какое-то неизвестное прежде волнение начали просыпаться в ней. Она стала подглядывать по ночам за Итжемесом и все изумлялась: кто бы мог подумать, что бывают и такие мужчины. Лежит неподвижно, не шелохнется, будто нет поблизости женщины. Она-то считала, что все они развратные и наглые и только и ждут момента, чтобы совершить над женщиной насилие. Может, он просто боится Байбека? Но если тот — мужчина, разве этот — не мужчина? Почему боится гнева и злобы ненавистного туленгута?

Но ей было нужно, чтобы Байбек злился и ревновал! Сама она не в силах была отомстить ему. Отомстить за нее может мужчина. Этот, что находится тут, с ней рядом. Почему же он медлит? Неужто не понимает, что завтра у них могут отнять свободу, которой они пользуются здесь.

Мариам ждала мучительно и нетерпеливо, совсем уж отчаялась и потеряла надежду, когда однажды ночью Итжемес приблизился к ней и обнял ее. Стена между ними с того самого мгновения была сокрушена навсегда.

Спустя месяц к ним наведался длинный слуга, который их сюда привез. Он с ухмылкой поглядывал на Мариам и на Итжемеса, хитро щурил глаза. Когда Итжемес вышел за водой, он нагнулся к уху Мариам и прошептал:

- Сияешь как луна... Отчего бы это? Да-а-а, огорчится туленгут, расстроится... Пока мы обнимаем сухопарых да тощих баб в ауле, этому недотепе бог послал ласкать бабу, белую как яичко...

Обычно Мариам заливалась краской от одного только мужского взгляда. Сейчас даже бровью не повела, ничуть не смутилась, лишь усмехнулась в ответ. В душу жестокого насильника-туленгута, знала она, теперь попадет адский огонь. И пусть душа его сгорит от зависти, как сало на сковородке!

Вскоре в их землянку примчался Байбек. Взглянул на Мариам и замер. Долго стоял, вперив в нее взгляд, в котором были и смятение, и злоба, и что-то похожее на восторг и удивление... Потом сделал Итжемесу знак выйти вслед за собой.

Через некоторое время послышался удаляющийся стук копыт. Итжемес не появлялся и Мариам вышла наружу. Итжемес лежал на земле, лоб и щеки у него были в крови: след туленгутовой камчи. Мариам захлестнула жалость, глаза ее наполнились слезами. Итжемес вдруг улыбнулся ей, робко и ласково коснулся ее ладони.