Парень качает головой, и на его лице появляется нечто похожее на «Я сам знаю, что я дурак, можешь не говорить мне об этом». Сжимаю губы, киваю и скрываюсь в полутёмном нутре подъезда, спиной ощущая прожигающий взгляд — такое я последний раз чувствовала в детстве, когда приезжала зимой к бабушке в деревню и в холодные вечера прижималась спиной к русской печке.
На моё счастье родителей дома не оказывается, поэтому я могу выдохнуть и не слушать в очередной раз уже раздражающий вопрос «Как дела?». Снимаю верхнюю одежду и топаю на кухню, чтобы немного перекусить и выбрать какой-нибудь фильм, но уговоры внутреннего «Я» не работают. С обречённым вздохом вытаскиваю из кармана телефон и устанавливаю ВК, потому что — кто бы мог подумать? — общение со Странником только по вечерам через ноутбук меня уже не устраивают. Это как если бы в твою жизнь вернулся пропавший в детстве старший брат, только чувства у меня к нему совсем не сестринские. Ну, то есть, я не влюбилась, и всё это по-прежнему вызывает у меня противоречивые эмоции, но общение с ним стало для меня, как лекарство для больного гриппом — вроде и можно обойтись без него, но с ним всё-таки лучше и легче.
Процесс установки оказывается раздражающе долгим, потому что интернет не тянет совершенно, ну а после я захожу в приложение и не особо удивляюсь, увидев сообщение от моего странного собеседника.
Невесело усмехаюсь, потому что понимаю, что он имеет в виду.
И, хотя его эмоция выражается всего-навсего обычной скобочкой, я вижу в ней именно улыбку — открытую и искреннюю. Не замечаю, как мои губы растягиваются в ответной улыбке; выглядываю в окно и вижу Лёшу, который по-прежнему сидит у моего подъезда, только на этот раз пялится в телефон и чему-то улыбается — наверно, у него тоже есть своя «Странница» в кругу общения. Чувствую странный зуд под кожей, который возникает лишь тогда, когда вижу Шастинского, и неосознанно тянусь почесать сгиб локтя, где «вибрирует» сильнее всего. Почему-то мысль о том, что у Лёши есть кто-то, кто помогает ему избавиться от маски высокомерного засранца, неприятно царапает душу и цепляется в мозгу, словно надоедливая муха.
Было бы проще вообще ничего не чувствовать.
Пока я размышляю на эту тему, во двор со стороны парка заворачивает Сталевский со своей «свитой»; дымя сигаретами и издавая звуки, напоминающие микс из хохота гиены и поросячьего визга, они тормозят под моими окнами — недалеко от лавочки, на которой сидит Лёша. Сергей поднимает голову и смотрит прямо в моё окно; подавляю в себе желание трусливо спрятаться — вместо этого сцепляю зубы и вздёргиваю подбородок. По лицу Сергея видно, что он не уверен, стоит ли ему открывать рот после того, как его немного «успокоила» Анна Андреевна, но уязвлённое мужское самолюбие оказывается сильнее.
— А где же твой Цербер, Чехова? — язвит он, и его дружки начинают мерзко скалиться, подпихивая друг друга локтями. — Я думал, старуха стала твоим телохранителем.
Неосознанно перевожу взгляд на Лёшу и зажимаю рот ладонью, потому что… Ну, судя по выражению его лица, Анна Андреевна рассказала внуку о моём вчерашнем спасении. Словно в замедленной съёмке наблюдаю, как Лис сжимает челюсть, поднимается на ноги и медленно подходит к Сергею, который явно не понимает, чем заслужил внимание мажора.
И хотя я была далеко не фанаткой насилия, мне было нисколько не жаль его, когда кулак Лёши впечатался в Сергеевскую челюсть.
Кстати, его фамилия ни разу не оправдывала свою «твёрдость».
По напряжённой спине Шастинского я догадываюсь, что одного раунда ему мало, но мне не хочется быть свидетелем чьей-то смерти, поэтому я хватаю с вешалки свою куртку и выскакиваю в подъезд прямо в домашних тапочках. Лис нависает над Сергеем, словно коршун над добычей, и мне становится не по себе от такого уровня скопления концентрированного тестостерона на квадратный метр, но присутствие Лиса немного успокаивает.
— Лёша? — тихо зову, но этого оказывается достаточно, чтобы он услышал и обернулся.