Плейбой (СИ)

Не знаю, что именно он увидел на моём лице, что заставило его остановиться, но он на секунду прикрывает глаза и делает глубокий вдох-выдох. К слову сказать, свита Сергея за всё это время ни разу даже не шевельнулась, чтобы помочь своему другу. Немного помешкав, Лис всё же подходит ко мне — достаточно, чтобы я задохнулась от близости — и прячет руки в карманах.

— Везёт тебе, сучий потрох, — выплёвывает он в сторону Сталевского. — Если бы не Кристина, я бы устроил тебе воссоединение с твоими родственничками в Аду.

Таким напуганным я Сергея не видела уже давно; на секунду в его глазах мелькнуло знакомое затравленное выражение — так было, когда пьяный отец колотил его в детстве — а после он кое-как поднимается на ноги и быстро исчезает с радаров. Некоторое время я смотрю ему вслед, понимая, что Анна Андреевна была права, когда сказала, что я всё ещё в состоянии изменить свою жизнь, повернув её в другое русло. В голове возникает забавная картинка того, как будет «удивлён» Сталевский, когда ему придёт повестка в «места не столь отдалённые».

Стоило тогда наткнуться на него в парке, чтобы встретить женщину, которая перевернёт мой внутренний мир и поможет вытащить голову из песка.

Вот бы было так же просто со всем остальным разобраться…

Пока я думаю над тем, как вести себя дальше, Лёша сжимает и разжимает кулаки, отчего мне становится слегка неуютно: не хотела бы я быть его врагом. Вспоминаю, что выскочила из дома в домашних тапочках — о чём, спрашивается, думала?.. — и использую это в качестве причины, чтобы уйти. Лис слабо кивает головой, вызывая у меня неконтролируемый приступ жалости, но я не имею права на это чувство конкретно к нему, поэтому просто разворачиваюсь и ухожу. Не знаю, что именно заставляет меня замереть у подъездной двери и обернуться, но я это делаю и натыкаюсь взглядом на широкую спину и опущенные плечи — как будто Лёша держал тяжёлую ношу несколько тысячелетий, но вот-вот сдастся и рухнет вместе с ней на землю. Нерешительно кусаю губы, дрожащими руками стискивая края куртки, и всё же решаюсь на безумный с моей точки зрения поступок.

— Лёша? — зову его, проклиная себя за трусость. Парень вздрагивает, будто не ожидал, что я всё ещё здесь, поворачивается и недоумённо смотрит на меня. — Хочешь зайти? Я могла бы посмотреть, что с твоей рукой — у Сталевского крепкая челюсть…

Господи, как же глупо и надуманно звучит причина, но я её уже озвучила и теперь готовилась к тому, что Лис рассмеётся над бестолковой девочкой и просто уйдёт. Но вместо этого он пару секунд оценивающе всматривается в моё лицо, будто просчитывая, выдержу ли я его общество, а после улыбается и идёт в мою сторону. На его лице застыло такое благодарное выражение, будто он сломал руку, а я врач, который только что волшебным образом заживила его перелом.

В квартире я скидываю куртку, пока Лёша раздевается, и мысленно прикидываю, если в доме что-то, чего он не должен видеть, и это надо убрать, но в голову приходит только невымытая посуда, стоящая в раковине, до которой у мамы, видимо, так и не дошли руки; мне становится немного неудобно за лёгкий бардак, хотя назвать бардаком криво лежащие журналы на столике в гостиной и разношёрстные стулья на кухне язык не поворачивается. Но почему-то именно сейчас мне кажется, что в квартире был тайфун, который буквально перевернул всё вверх дном, а хотелось, чтобы всё было идеально; и дело не в том, что мне было важно пустить пыль в глаза — просто какими-то задворками сознания я чувствовала, что мы из разных социальных слоёв, и я до уровня Лёши слегка не дотягиваю.

Процентов на восемьдесят.

— На самом деле, рука выглядит так, будто собирается функционировать ещё лет пятьдесят, — весело фыркает Лис и нагло топает на кухню. — Но я бы не отказался от кофе.

Мой рот удивлённо распахивается: такое ощущение, что это я сейчас была в гостях у парня, а не наоборот. Провожаю глазами его сильную спину, от вида которой на душе становится как-то тепло и тихо — так бывает, когда чувствуешь себя в безопасности — и это действует на меня, как на буйного — седативное средство. Хочется позволить себе расслабиться окончательно и потерять бдительность, но я уже поступила так однажды и теперь разгребаю последствия.

Не хочу снова проходить через подобное.

И всё же выдохнуть себе позволяю и иду следом за Лисом, который уже успел вальяжно развалиться на стуле и напихать в рот маминых оладьев.

— Передай повару мою похвалу, — бубнит он и пытается улыбнуться с набитым ртом, а я не могу сдержаться и хохочу на весь дом, потому что сейчас передо мной сидел не парень, несколько минут назад уложивший на лопатки Сталевского, а обжора-хомяк.

— Тебя вообще дома кормят? — улыбаюсь, наливая в чайник воду.

— Существует легенда, что в гостях еда всегда вкуснее, — отмахивается Лёша. — И кстати, чтоб ты знала — нормальному мужику надо много есть, иначе он не сможет никого защитить.

— Можно подумать, — фыркаю в ответ. — Будто ты целыми днями только и делаешь, что спасаешь кого-нибудь…

Лис притворно хмуриться и потирает подбородок.