Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский

Прощались, запёршись в спальне, поутренничав. Князь был уже в походном опашне на тафтяной подкладке, в красных сапогах мягкой кожи. Во дворе и у Торга на площади его ждали конные в полной готовности. Княгиня не могла ни рук, ни уст оторвать от мужа, успокаивала, что всё с Божьей помощью получится хорошо, что она будет терпеливо ждать и молиться. Он обещал непременно, чаще возможного, извещать о всех тонкостях дела, просил правдиво, начистоту отписывать о здоровье. Её шёлковый платок промок от слёз.

   - Не плачь, радость и надежда моя. Прогоняй слёзы смехом, - говорил князь.

   - Прежде умела, - оправдывалась княгиня. - С годами становится труднее. Сейчас не могу.

Они долго держали друг друга в нерасторжимых объятиях.

   - Верю в нашу судьбу, мой свет! Большая у нас судьба! - пришёптывала княгиня.

Князь грустно улыбнулся, целуя её напоследок:

   - Старые мы с тобой, Настасьюшка!

Она огладила жаркой ладонью его сухой лик:

   - Старые, но ещё живые!

7

Гостеванье у друзей - радость, у недругов - одно раздражение. Двор Мин-Булата, московского дорогамина или баскака, широкий, стены крепкие, стража надёжная. Однако посланный вперёд Асай Карачурин объявил, что помещения для Юрия Дмитрича и его людей отведены плохие, потолки низкие, лавки без полавочников, вместо свечей жирники. Да и с едой закавыка: не баранина, а конина, и молоко только кислое. Можно было и оправдать хозяина: племянник со своим окружением прибыл первым, вот ему всё лучшее и досталось. Однако, когда ордынцы Булатовы потребовали у Юрьевых воинов при входе во двор сдать оружие, князь воспротивился, велел своей охране расположиться табором в поле и себе построить шалаш. Поневоле вспомнил печальное стояние на берегах Суры. Немногие друзья, что были при нём, старались по мере возможности ободрить. Морозов примерами из минувшего: дядя Юрий Суздальский спорил за великое киевское княжение с племянником Изяславом двадцать два года и всё-таки победил. Елисей Лисица через своих людей заблаговременно связался с Кокордой, как ещё называли свою столицу ордынцы: беклярибек Ширин-Тегиня предупреждён о скором приезде князя, великий темник Каверга тоже знает. Так что благоприятная для Юрия Дмитрича подготовка к третейскому суду уже началась.

Князь, стоя у шалаша, любовался степным закатом. Подскакал на вороном коне Асай:

   - Поторопись, Гюргибек! Прибыл после полудня, а поклона Булату ещё не сделал. Осерчает, боюсь.

Пришлось входить безоружным к баскаку, предварительно распорядившись, чтобы Вепрев держал охрану в боевой готовности. Унизителен княжий пояс без меча, а приходится терпеть ради будущего.

Ордынский чиновник сидел в большом пустом помещении на кошме.

   - Здравствуй, Мин-Булат, - склонил голову князь.

   - Здравствуй. Здоров ли? - равнодушно спросил баскак.

   - Благодарствую. Ты здоров ли? - в свою очередь спросил Юрий Дмитрич.

   - Осень тёплая, - почмокал ордынец. - Солнышко светит. Дождика нет.

   - Да, хорошо, - кивнул князь. Ещё постоял. - Я пойду, пожалуй.

   - Иди, пожалуй, - разрешил баскак.

И ни слова про обустройство прибывшего, про неудобства. Можно сказать, вообще ни о чём ни слова. Пришлось подавить обиду. Да в конце концов тьфу на этого дорогамина! Однако в самых дверях гортанный голос остановил:

   - Каназ Юрьи!

Князь обернулся.

   - Каназ Юрьи, мирись с Василием!

Князь молча вышел.

У себя в шалаше лёг на медвежью шкуру, стал сосать сорванную по пути былинку. Вечерело, воздух заметно похолодел. Асай снаружи развёл костёр, а внутри поставил жаровню с красными угольями.

Кто и зачем занёс его сюда? Сидеть бы подле Настасьюшки в Галиче. Или строить новый терем в Звенигороде. Дело везде и всюду найдётся. А для слишком уж громких дел годы пошли не те.

Чу! Что за шаги, что за разговор? Голос будто знакомый.

   - Гюргибек, к тебе гость. Выходи к костру, - невесело пригласил Асай.

   - Какой гость?

   - Боярин Всеволож. Иван Дмитрич.

Князь вздрогнул всем телом, усилием заставил себя подняться. Меньше всего сейчас хотел видеть учителя своих сыновей, самого сильного и коварного супротивника в споре с племянником. А не откажешься, не отсидишься в шалаше от непосильного поединка. Вышел.

Иван Дмитрич встретил спокойно, сидя на сложенном конском потнике. При появлении князя встал, склонился:

   - Здрав буди, княже! Как можется?

   - Спаси Бог. Как тебе?

   - Благодарствую. Княжичи твои учением радуют. Старший не весьма, средний более. Жаль, не отдал младшего.

   - Робок, - отозвался отец о Дмитрии Красном.

Всеволож помолчал, глядя на степную вечернюю зарю, разлившуюся по чистому небу. Князь не нарушал молчания.

   - Вижу пожар, - вдруг сказал Иван Дмитрич. - Над всей Русью пожар!

Юрий Дмитрич молчал.

Всеволож снова заговорил:

   - Отчего, княже, по прибытии не пришёл спросить о здоровье нашего государя?

   - Он мне не государь.

   - По его отцовскому завещанию государь, - напомнил боярин. - Ведь как у Василия Дмитрича сказано в духовной: «А даст Бог сыну моё великое княженье...»