— А что? Что ты с ней сделал? — Сэм тоже была зла.
Я предположила, что они были в моей комнате, поскольку создавалось впечатление, что они были далеко от меня. Еще я заметила, что Сэм старалась не врать, насколько это было возможно.
— Я знаю, что она здесь, Сэм.
Его шаги то приближались, то отдалялись. Перед мысленным взором я представила, как он промаршировал в спальню Сэм, столкнулся с тем, что она была пуста, потом обошел ванную, кухню, затем гостиную.
— Если она здесь, тогда где она, Мартин? — Сэм ходила за ним по пятам. Они снова прошли мимо шкафа. Казалось, он возвращался обратно в мою комнату.
Потом все стихло, и я затаила дыхание, сжимая руки перед собой. Потом произошла действительно ужасная-ужасная вещь. Из-за чего моя кровь застыла в жилах, а все тело оцепенело.
— Если ее здесь нет, Сэм... — Его тон был ледяным, за пределами ярости. — Тогда почему туфли, которые она надевала ранее, рядом с ее кроватью?
Сэм ничего не сказала. Я накрыла лицо руками и закрыла глаза. Я была такой идиоткой. В словаре под словом "идиотка" должна была быть моя фотография. Но это было не важно. На самом деле ничего не имело значения, потому что он нашел бы меня и тогда я умерла бы от разбитого сердца и смущения.
Замешательство, унижение, огорчение, беспокойство, волнение... Боже! Игра в синонимы не помогала!
Я услышала шаги.
Он подошел.
Я услышала, как он дернул дверную ручку.
Он был здесь.
Я услышала, как распахнулась дверь.
Это был он.
Услышала легкий щелчок выключателя.
Я не могла открыть глаза. Я исчерпала свое мужество раньше в ресторане. У меня ничего не осталось.
Но, услышав, что дверь закрылась, я опустила руки и оказалась лицом к лицу с очень злым Мартином Сандеки.
Все было верно. Он был в шкафу со мной, и он просто закрыл дверь. Я уставилась на него. Я знала, что выглядела перепуганной, потому что часть его злости ослабела, превратившись в осторожность.
Наконец он выдал:
— Паркер.
— Сандеки, — ответила я автоматически.
— Что ты делаешь?
— Ух... — Я выпустила дыхание, которое задерживала. Мои глаза метнулись к двери позади него, и я выдала правду: — Я прячусь в шкафу.
Его брови все еще были нахмурены, но взгляд немного смягчился. Заговорив, он произносил слова очень медленно, словно старался не спугнуть меня.
— Почему ты прячешься в шкафу?
— Почему люди прячутся в шкафу? — Мой голос был слабым, подбородок дрожал, и как только новые слезы затопили мое зрение, взгляд начал немного расплываться.
Мартин выгнул одну бровь и шагнул ближе, поднимая, потом показывая мне ладони своих рук. Он был меньше чем в полуметре, когда нежно обернул свои длинные пальцы вокруг моих плечей.
— И часто ты прячешься в шкафу? — Его голос был мягким, а взгляд скользил по моему лицу, наверное, покоренный растекшейся тушью и получившимися в результате чёрными кругами под глазами.
Я внезапно поняла, что раньше у нас уже был такой разговор. Кроме того, это было в химической лабораторной, я была неспособна почесаться, испытывая зуд. Может быть, я не так сильно продвинулась, как думала. Может быть, все эти месяцы попыток быть кем-то другим, лучше, сильнее, более страстной были бессмысленны.
Или, может быть, это было из-за Мартина. Видимо, я всегда была бы девочкой, прячущейся в шкафу, прячущейся от Мартина Сандеки.
— Иногда. — Я подавилась словом, моя челюсть сжалась, я желала, чтобы слезы отступили. Вместо этого одна все-таки скатилась по моей щеке. Его глаза проследили ее движение, затем снова вернулись ко мне.
— Ты это каждый день делаешь? — спросил он почти шепотом, его большой палец легонько коснулся рукава моего платья.
Он смущал меня, и я судорожно всхлипнула, уронив подбородок на грудь и сказав:
— Нет. Только по особым случаям, например, когда я выставляю себя идиоткой и говорю Мартину Сандеки, что я все еще в... в... в...
Я не закончила, потому что он скользнул пальцем к моему подбородку, поднял мое лицо к своему и поцеловал.
О Боже, о Боже, о Боже, он же поцеловал меня.
Это был всепоглощающий, голодный, настойчивый, требовательный, беспощадный поцелуй. Он уничтожал меня собой, охватив языком мой рот, не оставляя мне никаких шансов вздохнуть или выпрямиться, или подумать.
И это продолжалось и продолжалось. Мартин наклонил голову в сторону, потом в другую, его руки бродили по моему телу, захватывая и сжимая, дотягиваясь к подолу моего платья, скользив по мягкому шелку. Только когда его пальцы остановились на подвязках моего пояса, он поднял голову и позволил мне вздохнуть. И то, только потому что он хотел отпустить ряд ругательств, убедившись, что я на самом деле надела чулки и носила кружевные трусики.
— Черт возьми, — закончил он, его глаза переместились обратно ко мне, беспокойные и при этом решительные.
Между тем я все еще пыталась отдышаться.
— Мартин, я...
— Паркер, я чертовски люблю тебя. Я всегда любил тебя. И никогда не переставал.
Я не могла поверить его словам. Я внезапно ощутила себя невесомой, ошеломленной и разрывающейся от такого значительного уровня счастья, что просто едва сдерживала инстинктивное желание станцевать джигу.