Плененная

— Алтана и без краски будет красивее всех женщин. На пиру эмира все его жёны проглотили свои языки от зависти, — подал голос Касым.

Я повернулась в его сторону. В опрятной, чистой одежде он выглядел старше и больше не напоминал того косоглазого замарашку, скалящего зубы.

— Не называй меня так, Чомпот. И придержи свой язык за зубами, если не хочешь, чтобы тебе его укоротили рано или поздно.

— Я видел, — коротко бросил Ризван, — у меня нет золотой цепи, чтобы посадить тебя, Артемия, на неё подобно миркхийскому царьку. А верёвкой не хочется портить общий вид. Ты пойдёшь так.

Ризван оседлал одного коня, а меня усадил на второго боком, как положено женщинам, и велел миркхийцу вести коня под уздцы. Цокот копыт лошадей звучал приглушённо, словно сгущающая тьма поглощала звуки. На улице уже лежали густые тени и очертания незнакомого города приобретали пугающий вид.

— Ты не знаешь Амджад, — подал голос Ризван, — чужаков здесь не любят.

— К чему ты это говоришь?

— К тому, чтобы ты не пыталась улизнуть. Улицы Амджада суровы даже к своим детям, не говоря уже о пришлых. А красота иногда становится проклятьем. Её захотят либо украсть, присвоив себе, либо изуродовать.

— Ты забыл ещё один вариант.

— Да неужели?

— Ею можно попытаться управлять.

— Можно, да, — хохотнул Ризван, — а ещё ею можно торговать. Путь подстилки, какой проходят ткачихи…

Внезапно он снова стал серьёзным.

— Будешь вести себя тихо и держать голову покорно склонённой, к самому низу. Глаза — в пол.

— Ты сам в это веришь, Ризван? — равнодушно спросила я.

— Не раскрывать рот, прежде чем не обратятся непосредственно к тебе, — повысил голос Ризван.

— Тебе нужно было купить на невольничем рынке готовую рабыню со сломленной волей, чем пытаться добиться того же усердия от меня.

— Нет времени размениваться на мелочь.

Улицы города жили своей жизнью. Тут и там сновали жители, слышался незнакомый говор. Ризван вновь подал голос, словно ему не терпелось поболтать по-приятельски.

— Сегодня Амр Муаз, верховный, почтит пир своим присутствием. В последнее время он уже готовится передать бразды правления новому Верховному и стремится успеть запечатлеть как можно больше своего опыта. Потому сейчас его появление за пределами того здания, где мы были — редкость. Можно сказать, тебе повезло.

— И кто будет наследником?

— Зависит от голосования. Мы не выбираем верховного исключительно из родства. Каждый клан выдвигает своего претендента, самого достойного.

Я не успела задать вопрос, как Ризван опередил меня.

— От каждого клана участвует по трое: один претендент и двое голосующих. За свой клан можно отдать только один голос.

— Разумно. Но кто выбирает самого достойного? Мне кажется, что в большинстве своём выбирают из знати.

— И да, и нет. У всех равные возможности: у меня, оборванца с улицы, или у Инсара, сына верховного… Но от знати ждут всегда большего, не так ли? Им приходится не только доказывать, что они не хуже всех прочих, но и оправдывать своё имя.

Инсар — сын верховного. У меня не умещалось в голове, как потенциальный наследник мог оказаться тогда там, на невольничем рынке Верксала?.. Следом своим мыслям я усмехнулась, посоветовав обратить взор на саму себя.

— Амр Муаз будет доволен возвращению своего упрямого осла. Вполне возможно, что теперь, после всех этих лет Инсар не станет отбиваться всеми конечностями от возможности наследовать управление Амджадом.

— И чем же ему не по вкусу власть? — спросила я, как можно спокойнее, стараясь не выдать своего волнения.

— Ему не нравится решать, кому жить, а кому умирать.

Против воли я рассмеялась.

— А военное ремесло в чём заключается?

— Нет. Ты не понимаешь. Амджад — закрытый город. И он остаётся таковым, пока население не превышает некоторую численность. Потому мы избавляемся от больных младенцев и немощных стариков, которые являются лишними ртами.

— Жестоко.

— Но справедливо, — возразил Ризван, — ему это не по вкусу.

— А тебе?

— Я не «бездушный», чтобы спокойно вершить подобное, но это необходимость. Только и всего. Приходится мириться с чем-то.

— Для простого оборванца с улицы ты слишком трезво рассуждаешь.

— Оборванец не означает пустоголовый, Артемия.

К чему весь этот разговор? Я могла бы перебрасываться подобными фразами и часами рассуждать о том, что означает то или иное, поворачивать слова, играя ими, но всё это казалось бессмысленным сейчас. Я одёрнула саму себя: не время предаваться унынию. Иногда мне казалось, что я, вообще, лишена такой возможности, как быть слабой, и должна всё время выгрызать себе зубами желаемое.

— Больше ни о чём не хочешь поговорить? Как только разговор свернул с темы Инсара на меня, от твоей словоохотливости не осталось и следа?

Ризван остановился у массивных настежь распахнутых ворот.

— Вперёд. Нам позволено спешиться у входа в зал для пиршеств.

— Особая привилегия? — спросила я, заметив, что пара мужчин спешиваются прямо у ворот, вручая своих коней на попечение слуг.

— Да. Чем выше статус, тем…

— Я поняла. Кто-то шествует верхом даже по залу, верно? Дикость.