Плененный принц

За длинным столом по другую сторону от Лорана сидел Торвельд, что было на руку принцу; по другую сторону от Дэймена – Никез, что, вероятно, было тоже на руку принцу. Никез устроился поближе к регенту, но отдельно от своего господина: советника Одина рядом с ним не оказалось.

Патранцы – народ чувствительный, поэтому сажать Никеза за один стол с почетными гостями казалось грубым нарушением этикета. Впрочем, Никез был вполне прилично одет и почти не накрашен. О броском стиле питомцев напоминала только длинная серьга с двумя сапфирами в его левом ухе. Слишком массивная для юного лица, серьга едва не доставала Никезу до плеча. Во всех остальных отношениях его могли принять за отпрыска знатного семейства. Ни один из гостей не заподозрил, что рядом с королевскими особами посадили катамита. Торвельд наверняка повторил ошибку Дэймена, приняв Никеза за чьего-то сына или племянника. Сережке вопреки.

Никез в обстановку тоже вписывался. Вблизи его красота изумляла. Равно как и юность. Тонкий, еще не начавший ломаться голосок напоминал чистейший перезвон хрусталя.

– Я не желаю с тобой сидеть, – заявил Никез. – Свали отсюда.

Дэймен невольно огляделся по сторонам: вдруг мальчика услышали гости из Патров, но никто не услышал. Подали первое мясное блюдо, и все сосредоточились на еде. Никез взял золоченую трезубую вилку, но к мясу не прикоснулся – а замер, собираясь что-то сказать. Его страх перед Дэйменом, мелькнувший на ринге, до сих пор не прошел. Вилку Никез стиснул так, что костяшки пальцев у него побелели.

– Все хорошо, – сказал Дэймен так мягко, как мог. – Я тебя не обижу.

Никез уставился на него в ответ. Длинные густые ресницы вокруг огромных голубых глаз делали его похожим на шлюху. Или на лань. Сидящие за столом болтали и смеялись – веселье шло полным ходом, и на Дэймена с Никезом никто не обращал внимания.

– Ладно, – отозвался мальчишка, быстро опустил вилку под стол и ткнул Дэймена в бедро.

Даже несмотря на одежду, Дэймен дернулся от боли и инстинктивно вырвал вилку; на бедре у него проступили три капли крови.

– Прошу прощения, – вкрадчиво сказал Лоран и повернулся от Торвельда к Никезу.

– Я напугал вашего раба, – похвастал Никез.

– Да, напугал. – В голосе Лорана не слышалось и тени досады.

– Какие бы козни вы ни строили, у вас ничегошеньки не выйдет.

– А по-моему, выйдет. Спорю на твою сережку.

– Если я выиграю, вы ее наденете, – проговорил Никез.

Лоран тотчас поднял свой кубок и чуть наклонил в сторону Никеза, мол, договорились. Дэймен попытался прогнать навязчивое ощущение, что они наслаждаются происходящим.

Никез жестом подозвал слугу и попросил другую вилку.

В отсутствие господина и необходимости его развлекать Никез мог от души цепляться к Дэймену. Началось все с потока оскорблений и грязных домыслов о его сексуальных предпочтениях. Говорил Никез тихо, чтобы никто другой не слышал. Однако, в конце концов заметив, что Дэймен наживку не глотает, он принялся поносить его господина.

– Думаешь, что-то изменится оттого, что ты сидишь рядом с ним за столом для почетных гостей? Ничегошеньки не изменится. Трахать тебя он не станет. Он фригидный.

Эта тема принесла чуть ли не облегчение. Мальчишка, конечно, был грубияном, но о вкусах Лорана он просто не мог сообщить ничего такого, что Дэймен уже не слышал от заскучавших на посту стражей, причем в непристойнейших подробностях и выражениях.

– Думаю, он просто не может. Думаю, причиндалы у него не работают. Я, когда был младше, думал, что их ему отрезали. А ты что скажешь? Ты вообще их видел?

Когда был младше?

– Нет, их ему не отрезали, – сказал Дэймен.

Никез сощурился.

Дэймен спросил:

– А ты давно в придворных питомцах?

– Три года, – отозвался мальчишка, и тон его словно намекал: ты и трех минут тут не продержишься.

Посмотрев на него, Дэймен пожалел, что спросил.

Как ребенок он мыслит или нет, физически Никез еще не вступил в отрочество. Еще подросток, он выглядел моложе всех питомцев, которых Дэймен видел при дворе: те хотя бы достигли половой зрелости. Три года…

Патрские гости ни о чем не подозревали. С Торвельдом Лоран вел себя примерно. Очевидно-невероятно, он выплюнул весь яд и тщательно промыл рот с мылом. Он со знанием дела рассуждал о политике и о торговле, и если временами позволял себе колкости, то не едкие, а скорее остроумные. Смотрите, мол, планку я не опускаю.

Торвельду, похоже, все меньше хотелось смотреть на других. Он напоминал тонущего с блаженной улыбкой на устах.

К счастью, продолжался пир не слишком долго. Чудо сдержанности, он состоял только из девяти блюд. Красавцы-пажи подавали их на тарелках, инкрустированных камнями, искусно выложенными и затейливо украшенными лентами. Питомцы никого не обслуживали и сидели рядом с господами, а те кормили их с рук. Парочка наглецов даже таскала лакомые кусочки с господских тарелок – ни дать ни взять избалованные собачонки, усвоившие: что ни отчебучь, обожающие хозяева будут умиляться.

– Досадно, что я не смог устроить вам показ рабов, – проговорил Лоран, когда пажи начали разносить сладости.