Пленённая льдом

И он уходит. Вокруг меня, шатаясь, натыкаются друг на друга ослепшие люди. Какой-то мужчина спотыкается о скамью и, поскуливая, остается лежать рядом со мной, тараща на меня пустые глазницы. Это человек с отсутствующим ухом. Мне становится плохо. Задыхаясь, я прижимаю кулак ко рту, подавляя рыдания. Обнаженные женщины Фридберта, скрючившись, прячутся под соседним столом. Всхлипывая, они цепляются друг за друга, широко раскрыв глаза. Два больших ворона приземляются на корчащегося человека и рубят клювами его голову. Одна из женщин визжит. Ворон поднимает голову, настороженными глазами смотрит на нее, затем соскакивает вниз. Я слышу, как они кричат, вижу панику во всех их движениях, как они отступают назад, прочь от большой птицы, от которой не могут убежать.

Беспомощная и бессильная, я сижу под столом, вынужденная смотреть на все это, но не в состоянии помочь. Я сжимаю руки в кулаки, призывая магию Пернатой. Я чувствую, как она окружает воронов. Она витает в воздухе, но мне не отвечает. Проклятие Ледяной ведьмы держит меня в плену. Большая птица нагоняет женщин и рубит клювом пятку первой. Я вижу брызги крови и принимаю решение. Быстро вылезаю из-под стола, хватаю с тарелки нож и вонзаю его в пернатое тело первого ворона. Он хрипит – второй разворачивается, глаза черные, как ночь. Думаю, моя сестра может через них видеть. И она видит меня. На мгновение на площади воцаряется мертвая тишина. Я вытаскиваю нож из тела птицы и срываю с нее оперение. Под ним – истекающая кровью обнаженная женщина. Она поднимает взгляд своих черных глаз и смотрит на меня.

– Вот ты где, – шепчет она. – Вот ты где.

В следующее мгновение они налетают со всех сторон, вырываются из темноты и, как ураган, обрушиваются на обнаженное тело. Меня оттесняют назад. Когти и клювы, шум крыльев. Я не могу вздохнуть, цепляюсь за нож, мою единственную опору, колю каждого ворона, что попадается мне на глаза, но лезвие ножа рассекает лишь воздух. Потом птицы исчезают, а вместе с ними – и раненая женщина. Хлопанье крыльев стихает на горизонте. Женщины Фридберта начинают плакать. Вокруг раздаются вопли и стоны.

Мертвых нужно накрывать, раненых – лечить.

Я стою на поле боя, и единственный след черных воинов небес – мерцающее оперение в моих руках.

Шатаясь, возвращаюсь обратно к столу. Прислоняюсь к нему, наполняю легкие воздухом. Пытаюсь дышать. Вдох – выдох. Я чувствую запах смерти. Запах смерти повсюду. Вдох – выдох. Я чувствую вкус страха. Кислый и горький, он лежит на моем языке, наполняет рот. Мне плохо. И боль, я чувствую всю эту боль. Глаза горят. Я поспешно вытираю слезы.

Женщины Фридберта рыдают. Они крепко обнимают друг друга, раскачиваясь в общем страдании.

Как сестры…

– Хагравен, – шепчу я, проводя дрожащими пальцами по пропитанному кровью оперению. Затем я засовываю его вместе с ножом под свое красное пальто.

Ольга ходит по площади с факелом, нагибается ко всем изувеченным телам, ищет сердцебиение и тихое дыхание. «Почти все они мертвы», – хочу сказать я, но знаю, что она будет продолжать поиски среди всех этих потерянных людей, до тех пор, пока не убедится в этом сама. Некоторые мужчины следуют за ней, освобождая землю от мертвых, чтобы расчистить место для раненых. Они расставляют скамьи и лежаки, десятки лежаков.

– Не стой как столб! – шипит на меня Ольга. – Лучше помоги нам!

– Помочь? – Я едва могу пошевелиться.

На первую скамью за ее спиной сажают мальчика. Он кричит не переставая. Но они отпускают его, им нужно двигаться дальше.

Его рыдания эхом разносятся по площади.

– Иди к нему!

– Что?

Ольга поднимается от мертвеца у моих ног.

– Иди к мальчику.

– Почему? – шепчу я.

– Потому что у меня, как и у всех остальных, нет на это времени. – Она пристально смотрит на меня. – Побудь с ним!

– Но… что мне делать?

Она замирает, оборачивается и какое-то мгновение изучает меня задумчивым взглядом.

– Ты мало что можешь сделать. Просто будь там. Держи его за руку. А потом жди.

Я сглатываю.

– Ждать… чего?

Но Ольга уже идет дальше, отдает приказы, направляет помощников. Она упорядочивает страдание, классифицирует мертвых, распределяет раненых на тех, кому можно помочь, и тех… кто должен ждать конца.

Я нерешительно смотрю на мальчика. Ему не больше шестнадцати. Скорее, даже меньше. Он всхлипывает.

Держи его за руку! Держи его за руку!

У меня не остается выбора.

И хотя все во мне сопротивляется этому и я не хочу ничего иного, кроме как бежать отсюда куда глаза глядят, я подхожу к нему и опускаюсь на колени.

Его глазницы пусты, рот мучительно искривлен, раны зияют на груди, шее, руках. Нерешительно протягиваю свою руку, хватаюсь за окровавленные пальцы.

Он чувствует мое прикосновение, и крик стихает, мальчик начинает рыдать.

– Чшшш, – шепчу я и убираю со лба мальчика волосы, нежно сжимая его пальцы.

– Я… боюсь, – выдыхает он. Его дыхание прерывисто. Я слышу, как кровь стучит в его легких.

– Я тоже, – тихо отвечаю я. – Я тоже.

– Кто… ты… – Он кашляет, сплевывает кровь.

– Лилит, – говорю я, задыхаясь. – Меня зовут Лилит.