Пленительная мелодия

Я сидела одна на игровой площадке после школы, когда это случилось, на вершине лазательной «паутинки». Мой брат со своими друзьями назвали ее «Громовым куполом», потому что придумали игру, по правилам которой, они, как обезьяны, болтались на перекладинах внутри и выбивали друг из друга все дерьмо. Хулиганы стояли у основания Громового купола, отрезав для меня все пути отступления. Они были большими хулиганами. Хулиганами-пятиклассниками, и хотя мой брат-семиклассник мог бы вмешаться, его там в этот момент не оказалось.

– Почему у тебя все джинсы заляпаны дерьмом? – спросил меня туповатого вида отморозок, скучающе облокотившись на Громовой купол. – Разве твоя мамочка не занимается стиркой?

– У тебя че, дерьмо вытекло из этих обвисших подгузников, малявка? – спросил тот, что выглядел еще тупее, и они оба хрюкнули, посчитав это остроумным.

– Ха, да она настолько заполнена дерьмом, что и глаза у нее коричневые.

– Что такое, малявка? Щас нюни распустишь?

Нет. Плакать я точно не стану. У моего брата было много друзей, и хотя они никогда не вели себя настолько гадко по отношению ко мне, двенадцатилетние мальчишки могли быть безжалостными. Я умела постоять за себя. Я плакала после, дома, когда никто не видел.

К тому же… к нам приближался новенький, и я уж точно не расплачусь перед ним.

Он учился в седьмом классе, но ходили слухи, что ему было тринадцать или даже четырнадцать и он уже пару раз оставался на второй год. Несомненно, он был очень крутым. Носил куртку из натуральной кожи, черную с серебряными молниями, как рокер. Он курил возле школы, слонялся в одиночестве по школьной территории и проводил в кабинете директора больше времени, чем сам директор. Я никогда не знала, из-за чего он вляпывался в истории, но в любом случае происходило это часто.

Другие ребята в моем классе его побаивались. Я же просто считала, что ему грустно.

С тех пор как умер папа, я научилась распознавать грусть.

Хулиганы заметили его приближение и начали нервничать. Я думала, они убегут, но он слишком быстро сокращал дистанцию своей неторопливой походкой на длинных ногах.

– Вас, ребята, смотрю, уж слишком интересует дерьмо, так что я могу вам его показать, так? – Он стоял, расслабленно засунув руки в карманы, в то время как задиры начали бледнеть.

Я сняла наушники.

– Не, я не хочу…

– Конечно, хочешь, оно прямо здесь. – Он ковырнул носком кроссовки землю у себя под ногами. Трава была еще влажной после небольшого недавнего дождя, а под ней хлюпала грязь.

Хулиганы начали трястись и хныкать, бормоча извинения. Последовали короткие, почти бессловесные уговоры, и в итоге они опустились перед ним на колени.

Он не пошевелился. Его руки все еще покоились в карманах.

– Просто попробуйте и скажите мне, свежее ли оно, – велел он тоном, не терпящим возражений, снова хлюпая ногой в жиже.

Затем он посмотрел наверх, его каштановые волосы упали на один глаз, и он подмигнул мне.

Я смотрела со своей жердочки на вершине Громового купола с неприкрытым восьмилетним благоговением, пока задиры, трепеща, наклонились вперед.

Он заставит их есть дерьмо!

Ради меня!

Я была на девяносто девять и девять десятых процента уверена, что это была просто мокрая грязь, но хулиганов достаточно запугали, чтобы они поверили. И съели, они правда это сделали.

Затем он велел им извиниться передо мной, что они тоже сделали, испуганно опустив глаза и сплевывая грязь. Один из них рыдал, шмыгая сквозь сопли и слезы. Затем он велел им убираться, и они убежали, всхлипывая и спотыкаясь о собственные ноги.

Я смотрела на своего спасителя, едва ли способная отвести взгляд, а его непослушные волосы развевались на ветру. Из-под кожаной куртки выглядывала футболка с надписью Foo Fighters, а джинсы были рваные, как и у меня.

– Знаешь, теперь ты можешь идти домой, – сказал он, как будто я туго соображала.

Я просто сидела и счищала засохшую грязь со своих джинсов.

– Твои родители уже, наверное, заждались?

Я не ответила. Я знала, что лучше не отвечать на подобные вопросы.

Когда другие дети узнавали, что случилось с папой, они либо смеялись надо мной, либо, что еще хуже, жалели. И Джесси наказал, чтобы я никому не говорила о маминой болезни. Он сказал, что если они узнают, насколько она больна, то могут отнять нас у нее.

И я произнесла:

– Я жду своего брата.

Он оглядел пустую игровую площадку.

– Кто твой брат? И почему его здесь нет, чтобы надрать этим маленьким засранцам задницы?

– Джесси, – сказала я. – Моего брата зовут Джесси. Он остался после уроков с Зейном. Их наказали.

Он шагнул ближе, балансируя на краю песочницы.

– Да? Как же так вышло?

– Они… хм… поспорили с мисс Нильсен из-за ее слов о том, что я не могу приходить в школу в грязной одежде. У них это часто происходит, – пробормотала я, жалея, что поделилась, но, казалось, его впечатлило упоминание наказания.

Он посмотрел на мои джинсы, которые я испачкала, когда сидела в канаве и слушала музыку перед школой. Я могла бы притвориться, что меня не задело, если бы он сказал что-нибудь неприятное по этому поводу, но это не означало, что я хотела это слышать.