Пленник (СИ)

— Ты ведь у меня не первый такой, Кея. Помнишь, я говорил тебе про девушку по имени Арлин? Это, конечно, женщина, но она продержалась очень долго, немногим меньше, чем ты. Были мужчины, которых я наказывал за преступления — не насиловал их, конечно, и им приходилось не тяжелее, чем тебе — они просто сдавались, сводили счеты с жизнью, валялись в ногах, умоляя освободить их или убить, и это не по прошествии года, а куда меньшего количества времени. Поэтому ты можешь смеяться, сколько угодно, но да, я считаю тебя сильным — может, не физически, но морально — сильнее меня, быть может. — Хибари пристально смотрел на него, хмуря брови, и по его лицу можно было сказать, что он не очень верит его словам. — Ты постоянно дерешься, до сих пор. Год прошел, а ты так и не смирился со своей ролью; ты искалечен, но все еще надеешься на то, что сможешь меня убить в честном бою; ты находишь в себе силы поддерживать и других людей, несмотря на то, что у тебя своих забот полно, — тебе мало этих причин считать себя достаточно сильным?

— Только желание убить тебя дает мне силы — ты это называешь моим достоинством? То, что смысл моей жизни теперь крутится вокруг тебя — тоже мое достоинство? Моя сила в этом? — Хибари усмехнулся и снова повернулся на спину. Паук уже исчез с потолка. — Это еще более жалко, чем было в моем представлении.

— Ладно, я знаю, что ты мастер переворачивать чужие слова, — вздохнул Мукуро, тоже принявшись увлеченно рассматривать паутину над головой. — Ты мне не веришь — твое право, но это никак не умаляет моего отношения к тебе. Любить можно и тлю бесхребетную, но уважать станешь не всякого. Если тебе доставляет удовольствие пинать себя и плакаться, какой ты стал дерьмовый — пожалуйста, я всего лишь ответил на твой вопрос. А теперь закрой глаза и спи, а то наш побег закончится, не успев толком начаться. — Мукуро повернулся к нему спиной, подтягивая к груди озябшие ноги, а потом к его спине прижались ледяные ладони, холод от которых отозвался мурашками по телу.

— Не против? — спросил Хибари таким тоном, что было понятно: разрешение ему не очень-то и нужно.

— Уже нет, — проворчал Мукуро и улыбнулся. — Прижмись ближе, — и, почуяв всплеск возмущения и гнева позади себя, поспешно добавил, — а не то замерзнем до смерти. Я настолько устал и мне так холодно, что у меня не встанет даже при большом желании, так что не беспокойся о своем драгоценном теле.

После непродолжительного и напряженно молчания, вокруг него все-таки обвились руки, к спине прильнуло чужое тело, и недовольно задышали в затылок.

Понемногу стало теплее. Мукуро слегка расслабился, задремал, и сквозь полусон услышал тихое «спасибо».

Хотелось спросить, за что именно, но, зная Кею, ответа он бы все равно не дождался. Да и Мукуро был уверен, что благодарили его не за то физическое тепло.

***

Он помнил Рассиэля. Каким он был до и в начале правления, каким стал в конце, и не видел ничего общего с Бельфегором.

Бел, искренне веселясь, разгладил топорщащиеся волосы и улыбнулся.

— Так больше похож? — насмешливо спросил он. — На самом деле было забавно слышать твои слова на коронации. «Твой брат был замечательным правителем, а ты дерьмо!» А сейчас есть, что сказать, Джессо?

— Где Расиэль? И когда ты…

— «Ты»?.. — передернуло Бельфегора, и его улыбка угасла в одно мгновение. — Ты говоришь с королем, говоришь о короле, поэтому не смей фамильярничать.

Виллани нерешительно стоял между ними, держась за эфес меча, и ожидал приказа. Вайпер стояла поодаль, опасаясь попасться под руку, и с досадой наблюдала за происходящим. Она ценила Джессо, как часть светской жизни, ценила его вклад в развитие науки, и ей было по-настоящему жаль, что за неумение находить правильных друзей он должен поплатиться.

— Ты сам как думаешь, где мой брат? — склонил голову к плечу Бел. — После войны за престол, после смерти нашего «любимого» дядюшки, кто должен был стать королем? Я, Расиэль? Или, может, Расиэль — это я, но просто сошел с ума и воображаю невесть что? Как думаешь, кто я? Младший или старший из близнецов?

Бьякуран мрачно молчал, не сводя с него глаз. Его не волновал Виллани, угроза жизни или здоровью, он просто хотел вцепиться этому наглому мелкому ублюдку в горло и разорвать его в клочья.

— Мой брат, кем бы я ни был, умер во время войны. Может быть, его убил даже я, потому что я помню только свои руки в крови и свое тело у своих ног. Конечно, тело было не мое, но смотрел я на него, как на свое отражение, — улыбаясь, произнес Бельфегор. — Я думал: «Бедный мой брат, так рано умер, никто его не запомнит», и решил отдать ему дань уважения. Все запомнят его в истории, как благородного короля Расиэля, который держал своего младшего брата-самодура в ежовых рукавицах. Разве моя братская любовь не прекрасна? — довольно спросил Бел. — Великий король Расиэль и принц-разрушитель Бельфегор… звучит-то! Ну, за исключением того, что и первый, и второй — я.