Пленники Амальгамы

В дутом зимнем пальто и меховой шапке (то есть утепленная донельзя), санитарка утыкает нос в шарф и притопывает, всем своим видом показывая: она замерзла. А я не могу сдвинуться с места, захваченная воспоминаниями. Было дело: я прибежала сюда в белую ночь, пытаясь запечатлеть на мольберте необычный небесный свет, ни дневной, ни вечерний, вроде как предзакатное свечение неба. Жаль, не очень получилось, освещения не хватило для нормальной работы…

– Эй, слышишь?! Говорю: пошли назад!

За поводок дергают с такой силой, что едва не падаю. Воспоминание моментально умирает, скукоживается, будто воробей на морозе, и гармония (была ли она?) растворяется в ледяном воздухе. Нет никакого совершенства, есть город умалишенных, где Поприщины, князья Мышкины и прочие сумасброды разгуливают свободно, как я!

Придя в голову, крамольная идея насчет свободно разгуливающих сумасбродов набухает во мне, начиная развиваться в прихотливую сторону. Пусть я на поводке, зато без намордника, что дает кой-какие преимущества. Так я ж тебе устрою, зараза…

Возле светофора, что призывно горит зеленым, внезапно опускаюсь на четвереньки.

– Эй, ты чего?!

– Лаять хочу! – заявляю. – Меня же как собаку выгуливают? Вот и залаю сейчас!

Прохожие с удивлением взирают на странную парочку, некоторые застывают на месте. А я произношу первое «гав». Звук нравится, я еще гавкаю, потом еще, представляя себя пуделем, нет – лабрадором! А еще лучше волкодавом, что может запросто перегрызть горло тупой санитарке, а заодно и Львовичу с Эдуардом Борисовичем. Твари, вы надоели мне до смерти, я вас ненавижу!

– Гав! Гав! Гав! – выплескивается моя ненависть.

– Маечка, ты чего?! Вставай, пожалуйста, не надо…

Санитарка в панике озирается, натягивая на физиономию резиновую улыбку. Надо же, вспомнила имя, да и слово «пожалуйста», оказывается, знает! Еще несколько раз тявкаю, затем встаю и, отряхнув снег с колен и варежек, перехожу улицу. Всю обратную дорогу санитарка лебезит: мол, зачем же, Маечка, так себя вести? Сама знаешь, чем лучше поведение – тем скорее выпишешься! А если лаять на людей, разве дождешься выписки?! Так и будешь лежать, а с родни твоей будут денежки тянуть!

Далее разбор полетов у главврача, который при мне звонит Кате и брызжет слюной в трубку: больше никаких выходов за территорию! Она же человека укусить может! И тут же ко мне: ты что, впрямь себя собакой чувствуешь? Я молчу, размышляю, затем говорю, что пошутила. Если бы со мной пошел лично Эдуард Борисович – была бы паинькой, а санитарка грубая, необразованная, даже красоту Марсова поля оценить не может!

– Ну да, младший персонал оставляет желать… Хотя отбираем лучших! Ладно, иди и больше так не шути.

Сама удивляюсь своему хладнокровию. Про шутку высказалась Х, в то время как Y действительно чувствовала себя лабрадором (на волкодава пока не тяну). Но если раньше Х и Y путались, конкурировали, сливались в экстазе и тут же разбегались, то сейчас они научились подчиняться друг другу по моему хотению. Лошадиные дозы лекарств, создавшие внутри меня белую стерильность, сделали свое дело – я могу казаться нормальной. Внутри же царит Y, она готова в любой момент опуститься на четвереньки и залаять, а может, и загрызть кого-нибудь!

Выслушав меня, Сюзанна дает заключение:

– Шиза, как говорят в народе. Или F20, как пишут в историях болезни. Надо же, шифровальщики: латиницей с циферками болезни обозначают, будто играют в шпионов! Клуб избранных, черт возьми! Масонская ложа, состоящая из обладателей сакрального знания!

– Какого знания?

– Священного. Делают вид, что докопались до тайных клапанов наших душ и могут играть на нас, как на флейте. Но еще Гамлет говорил… Ты Гамлета читала?

– Нет, – говорю, – не читала. По телевизору смотрела!

– Так вот он говорил: играть на мне нельзя!

Сюзанна рассуждает на удивления здраво, а свои суждения высказывает даже персоналу, будучи с сестрами-врачами на короткой ноге. Бывает, к главврачу отправится без вызова и торчит в кабинете целый час. Потом выходят с Эдуардом Борисовичем едва ли не под ручку, воркуя на ходу, а расстаются с дружеской улыбочкой. В здешней столовой, где кормежка на убой, она сидит за отдельным столом, и блюда ей приносят не из кухни, а откуда-то из другого места. Что за дела, Сюзанна?! А та лишь усмехается в ответ: потом расскажу!