Пленники Амальгамы

«А ведь и впрямь хочу убить!» – ловлю себя на мысли. Дико хочу, до судорог в руках, причем без всяких колюще-режущих предметов, просто задушить. Чего тут же пугаюсь. Шарю глазами по коробкам, освещенным луной, и опять в поле зрения вплывает надпись «Не переворачивать». Вот возможность сбросить напряг! Я переворачиваю, опрокидываю, рву и мечу, будто я – белый медведь, а может, бурый медведь, которого жалит рой лесных пчел.

– Ты чего дела… – доносится бормотание, когда выбиваю коробку из-под Лолы. Грохнувшись на пол, кусок мяса пробует приподняться, но удар кулаком сносит ее обратно.

– Да ты че… – И опять удар! Кулак еще и еще проваливается в мясную рыхлость; а теперь – ногой под дых!

– Они люди! Слышишь, ты?! Люди!

Лола взвизгивает, стонет, я же продолжаю наносить удары, не разбирая, и воплю:

– Люди, понятно тебе?! Они – люди!!

– Прекрати, я тоже…

Нет, не тоже! Ты-то и есть существо, монстр, занесенный из других миров, а монстров следует уничтожать! Иначе они размножатся, захватят Землю, и всем наступит кирдык!

Когда кусок мяса затихает, обездвиженный, разыскиваю недопитые стаканы с «коктейлями», содержимое вливаю в себя, кидаюсь в прихожую и, втиснувшись в куртку и ботинки, вылетаю вон.

Последующие дни проходят под знаком «Пряжской»: опустошенная посуда выстраивается рядком, затем просто зашвыривается в угол. Бутылки гулко катаются по квартире; бывает, я на них поскальзываюсь, грохаюсь навзничь, но пьяному везет – ни переломов, ни ушибов. А чего-то подобного хочется. Разбив случайно одну из бутылок, долго таращусь на «розочку», каковую, по идее, нужно замести в совок. Или не заметать? А поднять с пола, выбрать острый рваный край, и…

С трудом удержавшись от соблазна, усилием воли укладываю себя на диван и вскоре отключаюсь. Меня мучает один и тот же кошмар, в котором монстры захватывают землю и устраивают всепланетный групповой секс. Все трахают друг друга, безостановочно, как сошедшие с ума кролики; да они, монстры, и есть кролики, только огромные, величиной с корову. В результате совокуплений рождаются новые кролики, они быстро вырастают до гигантских размеров – и давай жарить ближнего!

Тут главное – остаться незамеченным. Увы, кролики вскоре замечают меня и несутся в мою сторону, распаленные и готовые изнасиловать в извращенной форме.

– Эй, отстаньте! – ору. – Я не хочу!

Однако самый быстрый кролик голосом Лолы произносит:

– Хочешь! Мы все сумасшедшие, и ты сейчас поймешь, какой это кайф – трахаться с нами!

Когда кошмар отпускает, встаю, похмеляюсь, чтобы тупо слоняться по загаженному дому. Хотя разве это дом? Когда-то он был, я еще помню, а сейчас… Оживляя другую жизнь, опять достаю с антресолей семейный портрет. Впрыгнуть бы, думаю, внутрь рамы, пролезть в нарисованное пространство – и остаться там жить! В итоге, одуревший, действительно бодаю головой холст!

Пробудившись однажды от настойчивых звонков, в полусне бреду в прихожую. За дверью Эльвира, хотя полной уверенности нет: мир исказился настолько, что глазам верить нельзя.

– Это ты, япона мать?! – хриплю, дабы удостовериться в истинности происходящего.

– Я, я! Причем не одна! Саш, поднимайся, он дома! – кричат в пролет лестницы. Вскоре на площадке появляется Монах. «А тебя, дружище, каким ветром занесло?! Ладно, чокнутая актрисуля, а ты ведь серьезный художник, ты великий…» Однако у Монаха сейчас другое амплуа, тот в роли врача-нарколога, что должен вывести пациента из пике. Для начала Монах обшаривает квартиру, находит все нычки и выливает в раковину. Меня уже потряхивает, я не прочь похмелиться, но возражать не в силах: а-а, и ладно!

– Чаю ему завари! – командует нарколог. – Да покрепче!

– Ему бы бульончику… – бормочет Эльвира, шаря в кухонных шкафах. – Из курочки или рыбного…

– Яду мне дайте… – криво усмехаюсь. – Чтоб моментально, без мучений…

– Ага, осознал?! А я предупреждала: не связывайся! Лолка заводная, конечно, но такая чума… Знаешь, чего я узнала? Ее из Москвы чуть ли не с волчьим билетом выслали, еле замяли скандал на работе! Что-то натворила в больничке тюремной, куда работать устроилась, да еще документ подделала, вроде она терапевт какой-то… А у нее все образование – Пряжский холодильный колледж!

Своей болтовней Эльвира переводит в бытовую плоскость то запредельное, что недавно случилось. Или давно? Время смазалось, рассыпалось в прах, что символизирует отсутствие наручных часов на запястье. Где посеял? С трудом поднявшись, начинаю поиски – и падаю, зацепившись за табуретку.

– Осторожнее! – подхватывает Эльвира. – Если грохнешься, я не подниму, учти!

– Ну да, – бормочу, – у тебя же крохотное тело… Зато огромная душа!

Усадив меня обратно, травести присаживается напротив.

– Не знаю, какая у меня душа, а вот у Лолки – подлая! Она ж на тебя заявление в полицию накатала! За нанесение тяжких телесных, ну и так далее!

– Да? Почему же я на свободе?

– Потому что Монах пообещал о ее московских подвигах раззвонить. По ней самой тюрьма плачет, так что подумала-подумала – и забрала донос обратно!