Пленники Амальгамы

Собеседник захихикал и, предложив отобедать в столовой для персонала, закруглил бессмысленную беседу. А вот Ковач почему-то ее запомнил, даже разволновался. И, когда появилась возможность понаблюдать за больным, вдруг подумал: «А ко мне подойдет? И если да – опознает ли “спасителя”?» Жаль, пригашенный препаратами Зайцев был угрюм и неактивен, что даже разочаровало.

Однако спустя месяц что-то подобное возникло в далекой алтайской психушке, и опять Ковач ухватился за миф, что ветвился и расползался по Пироговкам всея Руси, обещая исправление чудовищного искажения, возвращение утраченного первообраза. Кто поможет пробиться к изначальному замыслу? Кто-то неизвестный, господин инкогнито, но то, что он существует, – факт бесспорнейший! А подставить себя на пустующий пьедестал – элементарно; и вряд ли кто имел право бросить в него камень. «Я один, все тонет в фарисействе», – с полным правом мог сказать Ковач, которого гнобили и травили все кому не лень.

Уехать бы подальше от мегаполиса с его людским круговоротом, с нечеловеческим ритмом жизни и заняться тем что должно. А что? Его ждут, его вмешательства жаждут, а тогда давайте, собирайтесь под знамя! Кто может, сам; кто не в силах – с помощью опекунов, родни, друзей, главное, вырваться из-под лекарственного молота, которым вас долбят годами. Лишь тогда появится шанс ожить, выбраться из саркофага, куда затолкала безжалостная судьба.

Иногда Ковач вживе представлял своего рода Мекку, куда свозят всех, кого считают умалишенными. Добро пожаловать, здесь еще не рожденные обретут жизнь, а те, кто заживо погребен, воскреснут! И вот со всех городов и весей везут саркофаги – поездами, самолетами, если надо, подводами. Выгружают и, утерев пот со лба, спрашивают с надеждой, мол, как, справишься?

– Если никто не помешает, – отвечает Ковач, – то справлюсь!

А они, черти, мешают! Ладно, какой-нибудь Берзин, ему сам бог (или черт?) велел, так нет же, самые близкие люди препоны ставят! Та же Валерия вдруг появляется невесть откуда и начинает пинать саркофаги, а затем крушить их в ярости. «Эй, успокойся! Это же мертвецы, ну, в духовном (или душевном?) смысле! Займись лучше своими отморозками, что лепят инсталляции – вот кто подлинный безумец!» Только та и ухом не ведет, войдя в раж, будто лежащие в каменных гробницах – ее личные враги!

Лишь когда мумии, покряхтывая, начинают выбираться из саркофагов, бывшая подруга умеряет пыл. «Ага, испугалась! Вообще-то они безвредные, за помощью прибыли, но тебе поделом – трепещи и беги отсюда!»

– Ненавижу тебя! – вскрикивает Валерия, убегая.

Между тем мумии выстраиваются в длиннющую очередь. В глазницах (поскольку глаза отсутствуют) плещется ожидание чуда, а это накладывает ответственность. «Справишься, говоришь? Тогда покажи, на что способен! Возьми в руки призму, посмотри свозь нее, авось увидишь подлинный мир, без дьявольских вывертов и искажений!» И ведь приходится брать эту самую призму, что взялась невесть откуда, чтобы таращиться, ловя радужные сполохи, ведь сей оптический прибор, как известно, разлагает свет на составляющие спектра. В глазах рябит от разноцветья, но вскоре кажется: углядел! Вот она, прекрасная жизнь, по образу и подобию каковой нужно преобразовать здешнее убогое и неказистое мироздание!

– Ну что, увидел? – спрашивает очередь. – То есть нам стоять или разойтись?

– Стойте, стойте! Не всех сразу оприходую, конечно, но никто не уйдет обиженным!

Что характерно, к мумиям тут же норовят пристроиться цветущего вида людишки, так сказать, нормальные. «Ах, вы, проныры! У вас же физиономии – кровь с молоком, что ж вы лезете к живым мертвецам?!» А те, потупив глазки, отвечают, мол, вглядитесь внимательнее, мессир Ковач, мы тоже не совсем в норме. А может, совсем не в норме, ведь теперешняя жизнь, согласитесь, напоминает большой дурдом, и непонятно, кто тут врач, а кто – пациент. Надежда только на вас, так что мы постоим, хотя от ваших мумий, скажем честно, не в восторге. Может, нам разделить очереди?

– Эй, разговорчики! – прикрикивает Ковач. – Стойте, где стоите, хорошо. Но ваших принимать буду в исключительном порядке. Вначале пойдут люди границы, ведь как сказано… Последние станут первыми, так? И еще – блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие небесное!

– Эк куда хватил… – доносится унылое бормотание.

– А вот так, ни больше ни меньше!

– Ну ладно, хозяин – барин, слушаемся и повинуемся.

А народу что с той, что с этой стороны прибывает. Очередь из мумий вперемешку с нормальными уходит за горизонт, такого наплыва никакая Мекка не выдержит. Как и в настоящей Мекке во время хаджа, начнется давка, все полезут по головам друг друга, то есть, Ковач, зря ты все это затеял. Испугавшись людского наплыва, он мечется на крошечном пятачке, только поздно – его накрывает людская масса, затаптывает, закатывает в асфальт…

* * *