Читаем Пленники полностью

Никто не проронил ни слова. Всем казалось, что они уже отдохнули и могут двинуться в путь. Но когда поднялись, оказалось — ноги едва держали.

Чтоб не упасть, взялись друг за друга. Шли шатаясь, словно пьяные. Но они радовались свободе, добытой сверхчеловеческими усилиями. Свобода стоила им слишком дорого и висела еще на волоске. Ничтожная ошибка, один неосторожный шаг — и потеряно все.

Они продвигались вперед осторожно и медленно. В посевах идти было трудно, под ногами путалась пшеница.

Скоро все опять захотели пить. О еде не думали.

В лагере они представляли, что достаточно выбраться за колючую проволоку, и все будет решено. Оказалось, — далеко не так.

Мало было бежать. Нужно было избегнуть поимки. Нужно уметь прятаться. Солдатская одежда могла выдать их на каждом шагу. Она была грязная и висела лохмотьями.

Между тем рассветало. Мутный свет пробился на землю сквозь глухую толщу облаков.

Оник вдруг остановился.

— Стойте! Слышите? Петух кричит. Близко село!..

Сразу было трудно сказать: хорошо это или плохо? На что решиться? Войти в село? Там могли оказаться немцы. Обойти стороной? Но беглецы были голодны. А ведь в каждом селе всегда найдутся добрые люди, которые не откажут в куске хлеба.

Только как бы не поплатиться за кусок хлеба жизнью.

Оник предложил сначала произвести разведку. Двинулись вперед с еще большими предосторожностями. Пшеничное поле оборвалось. За ним шли луга, заросшие кустарником. В утреннем тумане смутно вырисовывалась в кустах хата. Беглецы присели за куст и стали издали наблюдать за белой, под соломенной крышей, мазанкой.

Двор около хаты был пуст и тих.

— Рано, еще спят, — сказал Гарник.

Наверное, так оно и было. Восток едва побледнел, заря не успела еще разгореться.

Молодые яблоньки, росшие в сторонке, были похожи на людей, затаившихся и ожидающих кого-то, — кого? Ну, конечно, их! Ведь они вражеские солдаты, бежавшие из лагеря!..

Беглецы боялись всего, — даже этой избушки, такой тихой и мирной. Спит себе хозяин в тепле, в уюте и думать не думает, что трое несчастных надеются на его помощь, а вместе и страшатся встречи с ним.

— А что, если мы подойдем и заглянем в окно? — не выдержал Великанов.

— Нет, — предостерег Оник, — проснутся, примут нас за воров. Вы посидите тут, я сейчас…

Оник, сгорбившись, пробрался поближе к хате и внимательно осмотрел двор. В первую очередь надо установить, нет ли в доме солдат. Над тыном торчал журавель колодца. Ведро — Оник заметил это сквозь плетень — было брошено на землю. Онику это не понравилось: настоящий хозяин не бросит так ведро. Вокруг ведра земля была мокрой: очевидно воду пролили. Чтобы проверить следы вокруг ведра, — следы солдатских ботинок легко отличить от всяких других, — нужно было подойти еще ближе. Но Оник не отважился.

Направо от мазанки шли картофельные гряды, часть кустов была вырыта, по-видимому, вечером. Это тоже заставило Оника призадуматься. Гости были? Или хозяин начал копать картофель, но бросил работу на половине? Копал не один — это было видно по следам, оставшимся в черноземе и заметным издали.

Внимание Оника привлекло еще одно обстоятельство. В углу двора темнела небольшая копна. Это было прошлогоднее сено, уложенное умелой рукой. Но копна была почата, и как видно, брал неопытный или, возможно, нерадивый человек. Он прошел через двор, оставив за собой длинную полосу рассыпанного сена.

Сделав эти расследования, Оник хотел зайти во двор, как вдруг дверь мазанки скрипнула, и на пороге появилась старуха, повязывавшая на ходу платком голову. Она прошла к курятнику и выпустила кур. Петух с красным гребнем крикнул хозяйке что-то обидное, словно упрекал ее за то, что она встала так поздно. От курятника старуха направилась к колодцу и подняла ведро.

Оник решил, что более подходящего момента для знакомства не выбрать, и вышел из-за плетня.

— Бабушка, можно попросить воды? — облизывая пересохшие Тубы, сказал он.

Старуха оторопела и чуть не уронила ведро.

— Господи, кто это?

— Прохожий, я, бабуся, — вздохнул Оник. — Попить бы…

Старуха поставила ведро и подошла к плетню.

— Ну чего стоишь там, заходи!..

— Ничего, бабушка! Ваши, я думаю, еще не проснулись, стоит ли их будить?

Старуха оглядела его с головы до ног и насупилась. Изучал ее и Оник. Что могла подумать о нем эта старая женщина, увидев ранним утром у своего дома чужака — изможденного, обросшего, страшного? Онику хотелось знать именно это. Лицо старухи было морщинистым, сухим. В глазах трудно было не заметить плохо скрытое недовольство. Скажи она одно злое слово — и Оник, повернувшись, ушел бы от нее. Но старуха, пожевав бесцветными губами, снова пригласила Оника зайти:

— Дома никого нет, заходи.

— Я не один, бабушка, со мной еще двое.

— Еще двое?.. Что ж, зови… Места всем хватит.

Оник подал рукою знак товарищам.

Великанов и Гарник тут же явились. Старуха повела их в хату, усадила, а сама, скрестив руки, остановилась у двери.

— Мы хотим пить, бабушка, — снова начал Оник.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза