Читаем Пленники полностью

Нет, Фридман не понимал этого. Он не совершал преступления ни перед советским государством, ни перед германской империей. Виновен он только в том, что понес продавать свои собственные кольца. Попасть за это в тюрьму? Фридман одинаково страшился и офицера, разговаривавшего с ним, и собаки, сидевшей на полу. Он знал, что этот офицер натравил свою собаку на юношу-еврея. Каждую минуту он со страхом ожидал такой же участи и в разговоре использовал всю свою изворотливость, чтобы не рассердить капитана каким-нибудь неосторожным словом.

От напряжения старик вспотел, седые волосы слиплись на его висках, желтые, как воск, пальцы дрожали. Он смотрел на капитана умоляющими глазами, но выслушав предъявленное ему обвинение, не выдержал и ответил тоже вопросом:

— Неужели вы думаете, что я способен совершить такое преступление?..

— Не думаю, а уверен в том, что вы его совершили. Третий раз спрашиваю: где драгоценные камни мастерской?

Фридман снова не выдержал:

— Спросите лучше, где управляющий советского банка нашего города?

Пельман молча ударил кулаком по лицу старика. Поднялась и зарычала овчарка. Капитан цыкнул на пса и, выйдя из-за стола, ударил старика еще раз.

— Не убивайте, прошу вас, не убивайте! — закричал Фридман.

— Где камни и золото?

— Умоляю, не убивайте! Не знаю… не убивайте!..

От нового удара старик растянулся на полу. Пельман пинал его в грудь и бока тяжелыми сапогами. Чем громче кричал старик, тем сильнее сыпались на него пинки.

— Скажешь?

— Не убивайте… скажу, скажу!..

— Герберт, подними его!

Из носа, рта и ушей старика текла кровь. Капитан, с отвращением взглянув на него, снова сел за стол.

— Говори! — прищурился он.

— Скажу… дайте вздохнуть!.. Не убивайте меня, дайте вздохнуть!.. У нас в доме камней…

Старик вытер рукой окровавленные губы и вдруг закричал:

— Нет!

Пошатнувшись от нового удара, он упал.

— Герберт, уведи его. Мы заставим тебя говорить! Я уверен, камней у него не один килограмм.

После старика пришла очередь Оника. Он был бледен, но старался сохранить на лице любезную улыбку.

Занимаясь немецким языком со Стефой, он восстановил в памяти много немецких слов, — теперь это пригодилось.

— Здравствуйте, господин капитан, — проговорил он таким тоном, словно с этим капитаном был давно знаком.

Пауль Пельман за время службы в полиции имел дело с испуганными людьми и ему странно было видеть перед собой человека, который смотрит на него с веселым видом.

— Ого! — воскликнул он, — ты говоришь по-немецки?

— Очень мало, господин капитан, очень плохо… Я учил, но — голова, плохая голова…

Позвали переводчика. Оник попросил передать капитану:

— Немецкий язык у нас изучают в школах. Но я крестьянский парень, мне больше приходилось думать об овцах, чем об изучении языков. Слова кой-какие помню, а вот грамматика — это прямо ужас.

Капитан Пельман смотрел на Оника, прищурив один глаз и ухмыляясь. Шумно выпустив воздух через широкие ноздри, он проговорил:

— А ты, видно, веселый парень.

— Веселый? Да, конечно. На свадьбах в нашем селе я был первым плясуном. Только наши танцы не похожи на здешние. Кавказские танцы: лезгинка, шалахо…

— Лез-гин-ка? — переспросил Пельман. — Я что-то слышал об этом. Говорят, красивая штука.

Любопытство капитана ободрило Оника. Он решил, что избранная им на сей раз роль — роль шута — как раз то, что нужно.

— Жаль, нет музыки… Но ничего, если желаете, я покажу.

Пельман кивнул головой и стал закуривать. Оник встал, но тут же сел.

— Извините, я забыл, что у меня руки связаны.

— Попробуй танцевать со связанными руками, — ухмыльнувшись, сказал капитан.

— Лезгинку? Но это все равно, что бежать со связанными ногами, господин капитан.

— Герберт, развяжи этого дурака.

Вытянув онемевшие руки, Оник отвесил по глубокому поклону капитану, переводчику и Герберту. Потом положил одну руку на плечо, а другую вытянул вперед и лихо крикнул:

— Начали!..

Напевая мелодию лезгинки, он сделал несколько плавных движений и вдруг прыгнул в сторону через всю, довольно обширную комнату, — овчарка вскочила и приготовилась наброситься на него. Оник остановился перед ней, отвесил поклон и продолжал танец. Это вызвало веселый хохот зрителей.

— Хватит! — неожиданно оборвал капитан. — А теперь окажи мне, где твой товарищ, с которым ты был у доктора Харченко?

Оник не растерялся. Сохраняя веселый и беззаботный вид, он сказал:

— Какой он мне товарищ! Какой-то болван!.. Я, как вы, конечно, знаете, повар. Ко мне приходят получать обед всякие люди. Однажды явился этот… говорит: «Я твой земляк, иду во Львов, умираю с голоду, — дай что-нибудь поесть». Из остатков я налил ему миску. А у него рука перевязана — собака укусила. Почему бы, думаю, не помочь человеку, к тому же земляку? Я был знаком с доктором Харченко: однажды у меня сильно болел живот, пришлось пойти к нему… В общем, я решил сделать земляку добро, повел его к Харченко. А у парня, как говорится, не все дома, — я это только тут понял. Так я и сказал об этом доктору: не верите мне — спросите. Доктор человек хороший, неправды не окажет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза