Читаем Пленники полностью

Пельман закурил новую сигарету и бросил зажигалку на стол. Брови его сдвинулись. Он поднялся. Это должно было означать, что шутки кончились и начинается серьезный разговор. Подойдя к Онику, капитан пристально оглядел его с головы до ног и залепил звонкую оплеуху.

— У вас таких умников много?

Улыбка пропала с лица Оника. Держась рукой за щеку, он обернулся к переводчику:

— Капитан шутит, я думаю?

— Пусть скажет: кто из двух глупее — сам он или тот земляк, с которым он ходил к Харченко? — ехидно спросил Пельман.

— Сказать по правде, — ответил Оник, — он совсем дурак. Если бы я был столь же глуп, я не сказал бы это сразу. Но вы меня хорошо приняли и я даже рад с вами познакомиться. Добрые люди всюду имеются, я подумал, что и вы добрый… Разве это глупость?

— Брось брехать! — пригрозил Пельман. — Теперь расскажи-ка, где твои друзья партизаны?..

У Оника сразу пересохло во рту. Он только тут понял, какое обвинение ему предъявляют. За связи с партизанами немцы вешают, это он знал очень хорошо. Правда, он знал и то, что никаких доказательств его принадлежности к партизанам у фашиста нет. Но кого призовешь в свидетели? Помощи ждать неоткуда. Смерть — та самая, от которой он до сих пор уходил, — снова стояла перед ним и смеялась в лицо. Нет выхода!.. Незадолго перед этим ему навстречу попался старик, которого вывели отсюда с окровавленным лицом. Его ждет та же участь. Потом расстреляют. Собрав все силы, Оник решил защищаться.

— Господин капитан, выслушайте меня… В Черткове у меня нет никаких друзей. Я работал на кухне, там и спал. Всегда был один. Этот Харченко, видно, бесчестный человек. Кто меня взял бы в партизаны, раз я дезертир? В самом начале войны я убежал из армии.

— Почему убежал?

— Все имеет свои причины. До того, как меня мобилизовали, я был дважды арестован, — на ходу придумывал Оник.

Немец заинтересовался: за что?

— Первый раз я избил председателя нашего сельсовета… Клуб в селе должен был открыться в шесть часов, а председатель распорядился не открывать раньше восьми. Я был подвыпивши, устроил драку. За это мне дали восемь лет. Но я сократил срок заключения, работал на новых стройках. Выпустили меня через год три месяца. В другой раз меня заподозрили в воровстве, но не смогли ничего доказать, держали только три месяца.

— А ты крал? — поинтересовался Пельман.

На лице Оника сразу возникла улыбка.

— Случалось!.. Например, виноград из колхозного сада, — придумал он (в их селе не было ни одного виноградного куста).

Пельман медленно стряхивал пепел сигаретки. Он думал о чем-то.

В этот момент распахнулась дверь, вошел офицер. Он был похож на Пельмана, — такой же толстенный, широкоплечий, с большим носом и толстыми губами.

Пельман вскочил.

— Густав!..

Вошедший обнял Пельмана, потом отодвинул его, снова прижал к груди:

— Хо-хо-хо!.. Жив, дружище? Вижу — посиживаешь тут спокойно. А я-то, чорт побери, думал, что ты в самом пекле где-нибудь. Хо-хо-хо!..

Пельман был явно обрадован.

— Ага! И тебя отправили месить грязь? Ты, кажется, крепко сидел в Берлине, мы завидовали тебе. Ну, рассказывай, что и как!..

— Кончай дела! Пойдем ко мне — я уже нашел квартиру. Кстати, я привез превосходный французский коньяк.

И Пельман распорядился увести арестованного.

В закрытой машине Оника отвезли в городскую тюрьму и бросили в темную сырую камеру.

Оставшись наедине, он начал изучать свое новое жилище. Пока глаза не привыкли к темноте, он наощупь прошел вдоль стены по камере.

Стены были цементные, гладкие, влажные. Пол тоже зацементирован. Оник заметил слабый луч света, проникавший сквозь маленькое отверстие над дверью.

Хуже всего было то, что он оказался один.

— Эй, кто-нибудь есть там? — закричал он.

Никто не откликнулся. «Могила!» — мелькнуло у него в голове.

Оник сел около двери, обхватил руками колени. Не было больше надежды на спасение.

<p>9</p>

Ночью по темным, пустынным улицам Черткова шла девушка. Ее тоненькая фигурка казалась незаметной на фоне неосвещенных стен и заборов.

Но вот она остановилась, оглянулась. В ее руке мелькнул листок бумаги. Сломалась кнопка — девушка торопливо достала другую. И снова продолжала свой путь. Бумажка осталась на заборе. Так девушка дошла до конца улицы и повернула в проулок. Вдруг она замерла. В темноте навстречу шли трое людей. Она повернула назад и пустилась бежать. Вслед ей загремели выстрелы — один, другой, третий…

Девушка перебегала от дерева к дереву. Словно призрак, скользила она во мраке. Потом ее поглотали чьи-то ворота.

Один из преследователей был уже близко. Остановившись перед воротами, все трое начали стрельбу. Улица замерла, — черны, безжизненны окна домов. Полицейские осторожно приблизились к воротам, намереваясь войти. В ту же минуту из-за забора к их ногам упала граната. Вспышка взрыва, и один из полицейских, скорчившись, рухнул на землю. Двое других с руганью отбежали и подняли отчаянную пальбу из автоматов.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза