Пленница

– Вкусно, – затем немного помолчал и добавил: – Одна из главных печей взорвалась и рухнула, так все три дня восстанавливали ее, только сегодня закончили. Плохо то, что почти все готовые изделия стояли рядом и повредились. Теперь надо быстро все заказы снова делать, чтобы через две недели готовы были.

– А отчего рухнула печь-то?

– Так неизвестно. Осокин позавчера приезжал, говорит, что печь не сама рухнула, а помогли ей. Наказал мне присматривать за рабочими, особенно недовольными. Уж больно подозрительный случай вышел с этой печью.

– Да как-то и впрямь странно, – кивнула Арина.

– У вас тут как?

– Варвара Дмитриевна заболела.

– Чего это опять с ней? – нахмурившись, произнес Матвей, продолжая есть уху.

– Не знаю. Приступами все мучается, как что сознание теряет.

– Выдумывает, поди, – подозрительно сказал Матвей, откладывая ложку, закончив с супом.

– Три дня назад прямо посреди кухни упала, так три часа почти в себя не приходила. А теперь еще есть отказывается да плачет постоянно. За все три дня ни крошки в рот не взяла, только воду пьет.

– И где она?

– Так лежит в комнате своей. Едва встает, сразу голова у нее кружится.

– Это от голода, – хмуро заметил Твердышев. – Что вы бабы вечно выдумаете приступы да приступы! Поесть ей надо, и пройдет все…

Матвей отчетливо понял, что с Варенькой, и вновь ощутил, как его накрыла дикая вина за содеянное. Он прекрасно знал, что ему нет оправдания. Все эти три дня, пока восстанавливал рухнувшую печь, он думал лишь о том, что произошло в глухом лесу. Да он корил себя, обвинял и злился, но в глубине души осознавал, что поступил бы точно так же, если бы ему вновь представилась такая возможность.

Упоение, радость обладания и яростное поглощающее желание завладели им тогда, и Твердышев хорошо понимал, что, несмотря на сопротивление и негодование Вари, он получил сладостное удовольствие. Яркие воспоминания о том соитии: о ее нежных губах, об ее полной упругой груди, шелковистых волосах, и наслаждении, которое он испытал, овладев девушкой, постоянно витали в ее мыслях. Он упивался этими образами и мыслями, смакуя каждый миг этих воспоминаний.

Однако слова Арины о том, что девушка отказывается есть, встревожили его. У него появилось неудержимое желание пойти к ней в комнату, броситься к ее ногам и вымолить прощение. А потом признаться Варе в том, что он жестоко страдает оттого, что она не выходит из его дум, а ее образ постоянно стоит перед глазами. Что он измучен, и что только она может унять пожар его сердца и тела. Он хотел сказать ей, что в том лесу все произошло лишь от отчаяния, от его безумных желаний, которые терзали его существо и не находили выхода. Он так много хотел сказать ей, но не мог. И прекрасно понимал, что у него есть жена, которая уже третий месяц ждала его ребенка, а Варя была ему никто, и он знал, что она никогда не будет с ним.

Едва за Ариной закрылась наружная дверь, Твердышева накрыло отчаянное желание пойти к девушке и хоть немного облегчить ту душевную боль, которую он причинил ей своим гнусным поступком. Он быстро встал из-за стола и направился к лестнице, что вела на второй этаж.

Огромная золотистая гостиная в алых тонах была наполнена теплом и запахом свежесваренного кофе. Множество восковых свечей горели в канделябрах, и Варенька чувствовала, что ее тело наполнено негой и спокойствием. В шелковом, невозможно прелестном платье яркого травяного оттенка она сидела на широком бархатном диванчике и перебирала рукой короткую шерстку маленькой белой собачки. С нею рядом возвышалась мужская фигура. Твердышев, одетый в дорогой темно-синий камзол, гладко выбритый, без бороды, и какой-то незнакомый наклонился к ней и, осторожно положив руку на ее живот, ласково заметил:

– Варенька, ты бы не волновалась по каждому поводу. А то малыш тоже нервничает…

Он улыбнулся ей, а она окатила его горячим непокорным взглядом.

В этот миг Варя проснулась. Непонятный сон, что приснился ей теперь, был странным и неприятным. Открыв глаза, она посмотрела перед собой, думая о том, отчего во сне явно была беременна, а этот невозможный Твердышев, несомненно, был отцом малыша. Этот сон вызвал в ее душе очередной приступ меланхолии, и она подумала о том, что эта какая-то нелепость, ибо подобного никогда не могло случиться.

На ее глаза опять навернулись слезы. Заслышав шорох, она резко повернула голову и увидела, что дверь открыта, а на пороге ее комнаты замерла высокая фигура Матвея во всем темном. Увидеть его после того ужасного вечера Варя не ожидала, и по ее спине пробежал холодок испуга.

– Мы можем поговорить? – тихо сказал мужчина, проходя в комнату.

– Нет, – пролепетала она, отрицательно замотав головой и пытаясь сесть на постели. Он все же вошел, прикрыв за собой дверь.

– Вы должны поесть, Варвара Дмитриевна, не дело это, – произнес он грудным голосом и приблизился к кровати.

Варя, задрожав, резко села на постели, прижав одеяло к груди, с ужасом глядя на широкоплечую фигуру, которая загородила ее от дневного света. Дикое желание закричать появилось у нее, а на лице отразился неподдельный испуг.