– Не подходите, – прошептала она, прижимаясь спиной к стене.
– Вы боитесь меня? – поинтересовался глухо Твердышев, приближаясь вплотную к кровати и испепеляя девушку взглядом.
– Вы… вы… – она начала заикаться, но все же процедила: – Вы животное! Не смейте приближаться ко мне!
Матвей замер и сжал кулак. Она была так прелестна с этими блестящими темными волосами и горящими на бледном лице золотыми глазами. Лишь минуту он пожирал ее взором и глухо прохрипел:
– Спасибо на добром слове, Варвара Дмитриевна… Я пришел простить прощения, но вижу, что вы все так же злы на меня, как и в тот вечер.
– Вы пришли за моим прощением? – опешила она.
– Да. Я виноват перед вами, и потому прошу вас простить меня за скверный поступок.
Округлив от удивления глаза, Варенька смотрела на него и думала, что этот человек явно не в себе. Его действия выходили за границы разумного. Она знала, что то насилие над ней он совершил нарочно и нагло, для того, чтобы унизить ее и показать, что она всего лишь беззащитная девица в его власти, а он хозяин этих мест. Она понимала, что все в лесу произошло оттого, что он ничего и никого не боялся, ни осуждения людей, ни возможного наказания. И теперь эти слова о прощении явно не согласовывались с его последними гадкими поступками по отношению к ней.
Она пораженно уставилась на него, чувствуя, как сердце отчего-то сильно забилось. Подобных слов о прощении она меньше всего ожидала от такого гордеца, как Твердышев, но подозревала, что он совсем не раскаивается в том, что сделал.
– Пойдите прочь, сударь! Вы мне противны! – прошипела она.
– Неужели? А вы смелы, как я посмотрю, – прохрипел он и угрожающе склонился над ней. – Я хотел по-хорошему примириться с вами, но вы ведете себя как несмышленая девица, которая не думает о том, что живет из милости в моем доме! И что я враз могу выгнать вас не только отсюда, но из моего поселка!
Он выпрямился, скрестив руки на груди, и как-то угрожающе посмотрел на нее.
– Это вы глупец! – прошептала она запальчиво. – Вы что ж, думаете, что после всего того, что вы сотворили со мной, я должна обрадоваться вашим словам о прощении?
– Нет, я так не думаю. Я понимаю всю степень своей вины, потому и пришел просить прощения, только и всего.
Она отчетливо видела горящий поглощающий взгляд ярких зеленых глаз и чувствовала, что он явно относится к ней странно и уж больно заинтересованно. В следующий миг Варенька с ужасом осознала, что ей нравится, что он пришел каяться перед ней. Матвей не спускал с нее цепкого взора и напряженно ожидал ответа. Наконец она холодно произнесла:
– Вы не заслуживаете прощения.
Она видела, как по его лицу пробежала тень, а скулы на его волевом лице напряглись. Взгляд его стал испепеляюще темным, и он процедил:
– А-а-а, ну ясно! Конечно, зачем прощать такого, как я, который, по вашему мнению, недостоин целовать даже край вашего платья, ведь так? Вот если бы ваш ненаглядный Олсуфьев попросил у вас прощения, вы бы его вмиг простили!
– Непременно! – выпалила она с вызовом и, видя, как на его лице ходят желваки, желчно добавила: – Мало того, я бы сама предложила ему поехать в лес…
Ее словесный удар достиг цели, и Матвей ощутил, что хочет ее просто придушить.
– Зараза! Да и иди ты к черту! – прорычал он и, резко развернувшись, вылетел из ее спальни.
Когда он исчез, она вновь заплакала, упав лицом в подушку.
Только через некоторое время она чуть успокоилась и, устало откинувшись на спину, уставилась невидящим взглядом в потолок. Как и в тот жуткий вечер у нее вновь возникло яростное желание все бросить и сегодня же уехать обратно в Петербург к отцу.
Вновь вспомнив о Матвее, она сжала кулак и до боли закусила его. Его имя ассоциировалась у нее с болью, унижением и мерзостью, к которой он принудил ее. Лишь светлое воспоминание об Алексее еще удерживало ее здесь, в этом забытом Богом месте. И сейчас, даже понимая, что оставаться в одном доме с Твердышевым опасно, она не могла до конца принять мысль об отъезде. Она все еще любила Олсуфьева и жаждала быть рядом с ним.
Гадкий же поступок Твердышева она не могла понять. Зачем он увез ее тогда и снасильничал над ней? Лишь одно она четко понимала, что, раз он решился на подобное, видимо, она привлекала его как женщина. Но он никогда не говорил ей, что она нравится ему, никогда не заводил с ней нежных речей и, как ей казалось, даже не смотрел в ее сторону. Только тот единственный дерзкий поцелуй в амбаре был словно предвестником того, что случилось позже.