Пленница

Фелисити послала на станцию экипаж, который доставил Лукаса к их дому. Джеймс сел в этот экипаж и поехал его встречать. Мы с Фелисити долго спорили, не стоит ли нам поехать вместе с Джеймсом, но в конце концов решили, что будет лучше, если мы останемся дома.

Увидев Лукаса, я была потрясена до глубины души. Разумеется, я видела его и в худшем состоянии. Например, на острове и тогда, когда мы втащили его в лодку. Но сейчас я сравнивала его с человеком, с которым впервые познакомилась у Графтонов. Вокруг его глаз легли глубокие тени, а веселые циничные искорки в глазах сменились выражением безнадежности. Он очень похудел, и черты его лица заострились. Раньше он смотрел на мир, как на большую и забавную игрушку, теперь я видела уставшего и разочаровавшегося в жизни человека.

Наша встреча была очень эмоциональной. Как только он меня увидел, его лицо преобразилось, он улыбнулся и заспешил ко мне, тяжело опираясь на палку. Он протянул мне свободную руку, сжал мою ладонь и долго не выпускал ее, пристально глядя мне в глаза.

— Розетта, — произнес он, и его губы дрогнули.

Было видно, что он борется со своими чувствами, и это опять его преобразило. Теперь он казался мне каким-то… беззащитным. Я его таким еще никогда не видела. Я знала, что он, как и я, вспоминает дни, проведенные в лодке посередине океана, остров, на котором мы с Саймоном оставляли его одного, появление корсаров.

— Ах, Лукас. — произнесла я, — как я рада снова тебя видеть.

Последовала короткая пауза, во время которой мы продолжали смотреть друг на друга, как будто не веря в то, что перед нами не видение, а живой человек.

— Я знаю, что вам есть, что сказать друг другу, — мягко произнесла Фелисити. — Но первым делом давай покажем Лукасу его комнату.

* * *

Фелисити была права. Нам предстояло о многом поговорить. Первый вечер стал настоящим испытанием. Джеймс и Фелисити проявили себя идеальными хозяевами, чуткими и тактичными, умело обходящими неловкие паузы в общем разговоре.

Фелисити вообще была воплощением деликатности. Она знала, что есть определенные темы, которые мы захотим обсуждать только наедине и только когда сами будем к этому готовы. Поэтому на следующий день, когда Джеймс отправился в колледж, она объявила нам, что у нее назначена встреча и она не может ее пропустить.

— Простите, ради Бога, — извинялась она. — Но сегодня вам придется развлекать друг друга.

В их саду был очень приятный уголок с прудом, отгороженный от остального сада красной кирпичной стеной. Своего рода сад в саду в стиле Тюдоров. Розы были в полном цвету, и я предложила показать их Лукасу.

Стояла приятная, теплая, но не жаркая погода, и мы медленно шли по садовой дорожке. Царила полная тишина, а когда мы оказались в огороженном садике, у меня создалось впечатление, что мы перенеслись на два-три столетия назад.

— Давай присядем здесь, — предложила я. — Этот пруд такой милый и такой мирный. — Он не ответил, и я продолжила: — Нам лучше обо всем поговорить, Лукас. Ведь мы оба этого хотим, верно?

— Да, — согласился он. — Мы только об этом и думаем.

— Тебе не кажется все случившееся сном?

— Нет, — резко ответил он. — Для меня это голая реальность. Я живу с постоянным напоминанием об этом. Теперь я всегда буду… вот таким.

— Мне очень жаль. Мы не знали, как правильно ее вправить… и у нас ничего не было для этого.

— Моя милая девочка, — почти гневно произнес он. — Я не виню тебя. Я виню жизнь… или, если хочешь, судьбу. Разве ты не понимаешь, что это значит, остаться на всю жизнь… таким?

— Но по крайней мере ты здесь, и ты жив.

Он пожал плечами.

— Ты считаешь, что это повод для великой радости?

— Для некоторых это так. Например, для твоих друзей и родных. Ты хромаешь, и я понимаю, что временами нога сильно болит, но все могло закончиться намного хуже.

— Ты права и имеешь все основания упрекать меня. Я эгоистичное, унылое и неблагодарное создание.

— О нет, нет. Как ты думаешь, быть может, с этим еще можно что-то сделать?

— Что?

— Ну, наука быстро развивается, делаются различные открытия…

— Кость была сломана и не вправлена. Теперь уже слишком поздно что-либо с ней делать.

— Ах, Лукас, мне очень жаль. Если бы нам удалось ее вправить, сейчас все было бы иначе.

— Вы и так многое для меня сделали, а я настолько эгоистичен, что способен хныкать только о своих несчастьях. Мне и подумать страшно о том, что случилось с тобой.

— Но я же сбежала. Мои страхи так и не воплотились в жизнь.

Он попросил меня очень подробно рассказать о том, что я пережила, и я поведала ему о дружбе с Николь, о том, как она дала мне снадобье и спасла меня от визита к паше, а также о том, что это снадобье ей передал старший евнух, ее большой друг. Лукас слушал меня очень внимательно, не перебивая.

— Слава Богу! — воскликнул он, когда мой рассказ подошел к концу. — Эта история могла искалечить тебя так же сильно, как и меня, а может, даже и хуже. А что случилось с этим матросом… с Джоном Плайером?