Воевать за мужчину с другой женщиной? Этого еще не хватало! Нужен Магни? Пусть забирает, я поищу другого союзника. Тем более, что нашелся он почти сразу. Сида, хозяйка, приняла меня за скромную, работящую девушку, которую можно и в девичью перевести. И то, что я понравилась её первенцу, сыграло решающую роль.
Меня жизнь на женской половине дома не прельщала. Приходилось и шить, и готовить. Дврфы помогали, но оставаться незамеченными среди людей им было трудно. Да и ночами они ко мне приходить больше не могли. Я сама выползала в холод и, притулившись за поленницей, выслушивала их сплетни, жалобы и причитания. Иногда среди всего этого хлама затесывалась крупинка нужной информации. Так, Лейв мимоходом сообщил, что Ланглива не успокоилась, и поклялась сжить меня со свету. Даже вису — заклинание складывать начала. Длинную, сложную — чтобы подействовала наверняка.
И, похоже, у неё получилось. Несколько дней подряд я с трудом вставала с лавки, на которой теперь спала — сильно, до помутнения в глазах, кружилась голова. Но Ланглива, судя по недоуменным взглядам, ждала большего. Дварфы донесли, что к заклинаниям и рунам она решила добавить зелья.
Пришлось защищаться. Со свету висы и отрава меня не сживут, но запасы сил подорвут, а их и так мало. Из дварфов помощники никакие — боятся шаманку, как огня. Конечно, доносят на неё, и не более. Придется самой выкручиваться.
Для начала нужно восстановить хозяйку против Лангливы. Хоть она и доверяет шаманке полностью, но брошенное вскользь слово, незаконченная фраза делают дело лучше любого лазутчика. Плести интриги на чужом, плохо выученном языке трудно, но я, с молоком матери впитавшая науку выкручиваться в светском обществе, справилась. К тому же желание Лангливы стать женой Магни не было секретом ни для кого. А хозяйка это желание не одобряла.
Вскоре она все задумчивее стала поглядывать на шаманку. Червячок сомнения начал свою работу.
Мне оставалось только наблюдать. И стараться не торопить события. С другой стороны — жила я в теплом доме, ела досыта, и не ту бурду, которой кормили остальных. Работа была легче, чем раньше, но основным моим уроком на день оказалось шитье. То, что я портила днем, ночью старательно переделывала Фела, и риск попасться был велик. Я бы предпочла навоз убирать, и что с того, что снаружи зима рассыпала белую крупу, которая громко хрустела под ногами? Зато никто не подкрадется, не подслушает разговоры с дварфами. А то, что с утра, чтобы умыться, приходилось разбивать лед в ведре, меня мало беспокоило. Если надо, могу и полностью искупаться в ледяной шуге.
Пусть другие кутаются и долго топчутся в сенях, прежде чем выйти в морозное облако пара. Мне зима не доставляет неудобства, тем более, что здесь, на севере, она и вправду невероятно красива.
Белая крупка сменилась мягкими перьями, которые почти без перерыва сыпали с неба, словно там, наверху, прохудилась перина. Ветер полюбил играть с ними — сбрасывал с крыши, завивал поземку затейливыми узорами, норовил засунуть пригоршню снега за шиворот вышедшему из дома человеку. Была у него еще одна забава: он дразнил море. Я так и не поняла, живое ли оно, но на хулиганство ветра отвечало гневом. В ярости вздымались волны, а проказник ветер гнал их по бескрайней равнине, и не понятно было, то ли снег срывается с их вершин, то ли пена.
Я бы с удовольствием помчалась вслед за ними, к другому берегу, но об этом можно забыть. Драккары до весны отдыхали в корабельных сараях. Придется зимовать тут.
Посиделки с дварфами стали длиннее — мало кому нравилось выходить в ночной холод. Зато днем двор не пустовал. Несмотря на мороз, мужчины возились на улице: кололи дрова, обихаживали скотину, готовили материал для починки кораблей. Женщины выходили реже, их основные занятия находились в доме. И только детишек никто не мог удержать. Они носились веселыми стайками, придумывали себе забавы — то бабу снежную слепят, то на санках наперегонки катаются. Мальчишки еще и целый день рубились друг с другом на деревянных мечах.