Пленница французского маркиза

- Слишком большие расходы предстоят. К тому же, не знаю, известно ли тебе, но у меня принцип: дружба дружбой, а денежки врозь. А тебе, при разумных тратах, хватит и на обратный путь, и на месяц-другой проживания во Франции. Или сколько времени ты намерена там быть?

Соня чуть было не сказала: всю оставшуюся жизнь, но вовремя остановилась. В такие подробности посвящать Аделаиду Феликсовну вовсе нет необходимости. Равно, как и город, в который Соня поначалу отправлялась, называть ей не хотелось. Тем более, что о нем Григорьева знала, и могла, наверное, догадаться, что княжну влекут туда вовсе не целебные грязи. Потому она сказала, что в самом деле едет к своей приятельнице Луизе в город Нант.

- Вот видишь, и здесь экономия. Подруга-то, небось, за постой брать не станет. А уж совсем худо придется, небось, к тому времени брат откликнется, не бросит непослушную сестру в беде.

Соня усмехнулась про себя тому, как лихо решала мадам Григорьева её проблемы, не забывая о своих. И за всеми участливыми речами в ней не виделась желания помочь "дочери своей приятельницы" бескорыстно. Что поделаешь, придется Соне привыкать, что и такие люди живут на свете, которые разделяют деньги и сердечные отношения...

- Жениху-то, прости за любопытство, сообщать не будешь? - спросила её между тем Аделаида Феликсовна.

Этот простой вопрос поставил Соню в тупик. А есть ли теперь у неё жених? Понятное дело, она на Леонида обиделась, но и обстановка, в которой он оказался, возможно, хоть частично его извиняет. Впрочем, это уже Соня подумала несколько отстраненно - до его ли неприятностей теперь ей, загнанной подобно дикому зверю?

Никогда прежде свет так жестко не занимался её персоной, клеймил и брезгливо отстранял от себя, словно она совершила самый смертный грех!

Григорьева поняла её колебания.

- Значит, решила Разумовскому ничего не сообщать?

Софья почувствовала некое раздражение: так дотошно не допрашивала её даже маменька!

- Он тоже мне ничего не сообщил, - сухо проговорила она.

- Да? - непритворно изумилась Аделаида Феликсовна. - А мне казалось... Понятное дело, в такой суматохе мало ли что покажется...

Она оборвала себя на середине фразы и помолчала, покачивая головой каким-то своим мыслям. Но спросила Соню о другом.

- Насколько я знаю, ничего страшного с тобой, княжна, не случилось? Свет-то может болтать о чем угодно, но я осмелюсь предположить совсем другой ход событий, - невинно поинтересовалась Аделаида Феликсовна.

- В физическом отношении со мной ничего плохого не произошло, ответила Соня, недоумевая, почему она вообще обсуждает такие деликатные вопросы с посторонним человеком?

Наверное, она оказалась не права. Мадам Григорьевой больше подошла бы стезя настоятельницы женского монастыря. Тогда она смогла бы исповедовать заблудших женщин, которые без колебаний делились с нею своими сокровенными тайнами.

- Понятное дело, твоей репутации, равно как и душе, вред нанесен немалый, - согласилась Григорьева - Но кто из нас не страдает без вины? Ежели бы знала ты, ангел мой, сколько людей на каторгу безо всякой вины попадают! Несут позор, коего не заслужили... Бог терпел и нам велел... Эх, гордыня у вас, молодых, непомерная. Боитесь лишний раз голову склонить. А ну как подумает кто, будто вы недостаточно высоко себя несете! Смирение ли нас унижает?.. Но это я так, по-матерински. У самой дети и своевольничают, и мать не всегда почитают как должно. Не мы ли для вас стараемся, не щадя живота своего, чтобы вам же, детям нашим, легче жилось...

Она некоторое время помолчала, но Соня не стала ей отвечать, и Григорьева сама себе кивнула. Сказала как о решенном.

- Все, что нужно, будет готово через неделю. На тебя и на твою девку. Она ведь крепостная?

Соня нерешительно кивнула. Прежде она о таком не задумывалась, но раз и прочие их крестьяне крепостные, значит, и Агриппина к таковым относится.

Аделаида Феликсовна поднялась из-за стола вслед за Софьей, выпрямляясь и принимая вид строгий и опять официальный.

- Вот её, ваше сиятельство, ко мне и пришлете. Можно с утра, пораньше. Мне долго спать дела не позволяют.

Она поклонилась Соне, словно и не было между ними только что доверительной беседы. Может, так и лучше. Княжна вовсе не чувствовала себя задетой откровениями мадам Григорьевой, оттого, что верила её молчанию. Даже, несмотря на неприятные для себя новости, Соня почувствовала некоторое облегчение, словно после исповеди получила отпущение грехов.

Нет, пожалуй, где-то в глубине души её ворочался червячок сомнений: не приведи бог обманет её Аделаида Феликсовна, ведь и не пожалуешься никому. Ни брату, ни полицмейстеру.

Случись такое, покинуть Россию у Сони не было бы никакой возможности. Ей и теперь-то неизвестно, на что покупать вещи в дорогу, потому что потом, через неделю, когда будут готовы документы, она не согласна медлить ни единого часа. А будет, что называется, сидеть на чемоданах и лишь ждать паспорта и деньги.

Помоги, Господи, таки дождаться этой минуты и наконец почувствовать себя свободной женщиной.