«Бедный мальчик» потихоньку начал приходить в себя. Сначала он медленно, едва касаясь, провёл ладонью по обнажённой ножке девочки, ощутив волнующее прикосновение кружевной полоски, затем, словно опять проваливаясь в полубессознательное состояние, сполз с кресла, оказавшись перед девочкой на коленях, и стал покрывать счастливыми поцелуями её чулочки над коленками, нежную кожу над чулочками, и такие возбуждающие, при каждом прикосновении наполняющие всё тело истомой, подвязочки. С каждым поцелуем возбуждение росло, а руки девочки, нежно гладившие его волосы, доводили до настоящего исступления. Губы мальчика постепенно поднимались всё выше, к сладко пахнущему, притягивавшему его с непонятной силой укромному уголку, спрятавшемуся под тоненькими трусиками. Девочка, как будто уловив его настойчивое желание, чуть-чуть сползла вперёд и слегка раздвинула ножки, пропуская его губы к волнующей цели. Эрик успел всего лишь несколько раз восторженно поцеловать этот невыразимо сладкий, так глубоко спрятавшийся упругий кусочек девичьей плоти под слегка влажной тканью трусиков, как вдруг в нём самом что-то взорвалось, в глазах запрыгали искры, а дрожавший от напряжения в штанишках столбик начал пульсировать, ритмично выбрасывая из себя что-то непонятное. После нескольких мгновений невероятного блаженства мир потемнел в глазах и голова мальчика бессильно опустилась девочке на колени.
Когда Эрик вернулся домой, небо на востоке уже начало темнеть. Мать спросила, где это он так долго шлялся, внимательно при этом вглядываясь в лицо сына. В сознании миссис Эдвардс что-то тревожно щёлкнуло, когда она встретила возбуждённый и какой-то внезапно повзрослевший взгляд мальчика.
— Я ходил в кино, — спокойно ответил Эрик.
— С кем?
— С девочкой.
— С какой девочкой, — насторожилась миссис Эдвардс.
— Ты её не знаешь.
— Послушай, Эрик, ты же знаешь, что это грех перед господом. К тому же тебе ещё слишком рано увлекаться девочками. Любовь позволительна только в браке, а до этого тебе ещё далеко.
— Мама, — спокойно и серьёзно сказал Эрик, — я люблю эту девочку и ни за что от неё не откажусь.
— Вот оно, — сердце у миссис Эдвардс ёкнуло. — Уже. Так скоро.
Так неожиданно скоро. Надо что-то делать. Надо немедленно принимать решение. Видно, что у мальчика уже проявляется жёсткий мужской характер. Это в его-то возрасте. А что будет через три года? А через пять?
Мысли в голове миссис Эдвардс лихорадочно метались. Отправив сына наверх, в свою комнату, Тара опустилась на диван и попыталась сосредоточиться.
— Что же делать? Что же делать? Что можно изменить? Как спасти сына? Если он уже сейчас готов направиться по пути греха, это значит, что в будущем, с его-то характером, его никто и ничего не остановит. Это значит, что вечные страдания после смерти ему обеспечены! Не может же мать спокойно наблюдать падение любимого сына и не помочь ему спастись. Да ещё этот проклятый математик, который позавчера просто убил её своими объяснениями про бесконечность времени. Это же ужас, просто ужас! Но ужас заключается прежде всего в том, что этот Джеймс Бонд прав! В этом-то нет сомнений. Просто сама она до сих пор была не в состоянии представить себе всё это с такой ясностью, чудовищной ясностью! Надо принимать решение прямо сейчас. Нельзя сидеть сложа руки и ждать. Нельзя откладывать. Да, несомненно, она должна принести себя в жертву. Другого выхода нет. Нет, и быть не может. Что же делать, она пойдёт на это. Лучше обречь свою душу на вечные страдания, чем своим бездействием позволить дьяволу утащить душу своего первенца в ад, в непереносимые мучения, на веки вечные. Нет, матери невозможно даже представить себе такое! Надо собраться с духом и действовать. Немедленно! Где он там его прячет?
На следующее утро Тина, радостная и весёлая, подходя к школе, столкнулась с шедшим навстречу ей Кевином. Вид у мальчика был растерянный.
— Здравствуй, Тина. Школа закрыта. На двери объявление, что занятия отменены. А дверь закрыта.
— Как такое может быть? Что могло случиться? Землетрясение, что ли? Так мы бы почувствовали, — попыталась пошутить девочка.
— Не знаю, — пожал плечами Кевин. — Что теперь будем делать?
— Надо как-то выяснить, в чём дело. И дверь, говоришь, закрыта? Значит, и спросить не у кого?
— Смотри, Тина, вон Вероника идёт. Странная какая-то. Чего это с ней?
Лицо подошедшей к детям Вероники было перекошено, в глазах стояли слёзы.
— Вероничка, — сказал Кевин, — школа закрыта. Занятия отменили.
— Ещё бы не отменили, — ответила Вероника со злостью.
— Ты что-то знаешь? — догадалась Тина. — Что-то случилось?
— Ещё как случилось! А вы что, ничего не знаете? Утренние новости не смотрели?
— Нет, — сказал Кевин. — Мы никогда не смотрим. Мне вообще не разрешают телевизор включать.
— Ну что же такое? Не тяни ты, — попросила Тина.
— Весь город уже знает. Она убила его.
Тина никогда бы не подумала, что в голосе у тихони-Вероники может быть столько плохо скрываемой злобы.
— Кто, кого убил? — Кевин раскрыл рот от неожиданности.
— Миссис Эдвардс убила Эрика. Застрелила. Из пистолета.