Плещут холодные волны. Роман

Уложив Алексея на носу шлюпки, Павло присел рядом с ним, опустив голову на руки. Перед глазами поплыли мутные круги, сверкали ослепительные искры, тело сразу обмякло и заныло, словно по нему проехала телега. А вдобавок раздражал Фрол Каблуков. Его голос, надтреснутый и скрипучий, несется словно из-под воды:

- Эй, капитан! Ты чего загрустил? Командуй дальше…

И врач очнулся и покорился этому голосу, быстро застегнул пуговицы на вороте и, вдохнув полной грудью пьянящий солоноватый воздух, твердо сказал;

- Слушай мою команду! Всем отдыхать. Беречь силы. Целый день лежать. Не двигаться, не разговаривать. До вечера мы должны быть здоровыми, чтобы опять пойти к берегу. На Балаклаву. Ясно?

- Ясно, - ответил за всех матрос Журба.

- Развязывай ногу, - приказал Заброда и принялся массажировать ему ступню.

Опухоль немного спала, но на месте зашитой раны сохранялась краснота, и нога горела огнем. Павло приказал матросу положить ее на костыль, чтоб прогревалась на солнце.

Фрол опять заволновался:

- А где же лежать, капитан?

- Сейчас покажу, - проговорил Павло и перешел к нему на корму. Положил поперек шлюпки на оба борта винтовку, привязал к ней плащ-палатку и прикрепил другим концом к корме. Получилось нечто похожее на полотняную люльку. В таких люльках, если нет ивовых, качают детей на Слобожанщине. Удивившись собственной изобретательности, он весело крикнул:

- Ложись, инженер, да не кашляй больше! И пришвартуй ее покрепче, чтобы не оторвалась. Я на живую нитку сделал, чтобы показать тебе конструкцию.

- А как ты узнал, что я инженер? - спросил Каблуков.

- Догадываюсь и род войск вижу. Инженер-автодорожник…

- Правда. Институт окончил. Диплом лежит в противогазе… Ты молодец, капитан. А сам как устроишься отдыхать?..

- Я возле раненого примощусь. А ты ложись вдвоем с матросом.

- Постой-ка. Я тебе плащ-палатку дам, - сказал Каблуков и полез под корму, стал там рыться возле противогаза с казенными деньгами.

- А может, там и сухари завалялись? - язвительно заметил Заброда, ведь ночью про эту палатку усатый и словом не обмолвился.

- А ты не издевайся, браток, - огрызнулся Фрол. - Чего нету, того нету. А палатку возьми. Завалялась…

Павло выхватил у него из рук палатку, перешел на нос и устроил Званцеву и себе такую же люльку, укрепив поперек шлюпки дубовый поручень, которым греб Прокоп. Положил в люльку Званцева, а сам присел возле него, задумался. Нет, не задумался, а словно провалился в тяжелое забытье.

А солнце пекло, слепило глаза. От однообразного покачивания на волне тошнило. Берег был далеко и только чуть-чуть виднелся в синей дали. Значит, шлюпку не сносило к берегу.

Так прошел весь день до самого вечера. Павлом овладело какое-то полусонное состояние, время от времени он пробуждался в надежде увидеть хотя бы маленькое изменение. Но все было по-прежнему. Солнце и море. Море и солнце. Да еще тяжкая, невыносимая жара. Ни чайки над головой, ни облачка, ни дымка от кораблей. Только гнетущая тишина господствует вокруг, сковывая голову до глухоты.

К вечеру Павло стал будить всех, но они, оказывается, не спали. Услышав о Балаклаве, сразу засуетились. Заброда и Фрол потянулись за дубинками. Прокоп Журба взял рулевое весло. Только Званцев беспомощно развел руками, словно извиняясь, что не может вместе с ними грести.

Быстро и жадно съели последние консервы. Каждый брал по очереди свою долю и передавал банку соседу. Так она и кружилась между ними и мигом опустела. Больше еды не было. Единственная надежда на лес под Балаклавой.

И они поплыли к нему. Их гнали голод и жажда, страх перед морем и неистребимое желание жить. Гребли молча. Только тяжело дышали и стонали от напряжения.

И вот заговорил Павло. Он взглянул на звездное небо и тревожно сказал:

- Братцы, по вспышкам ракет я вижу, что до берега еще далеко. А до рассвета уже близко. Взгляните на небо. Вон уж ковш пошел на запад. Да и заря уж занимается. Смотрите, что же вы как воды в рот набрали? Я не вру, братцы…

Все взглянули на небо и поняли, что рассвет недалек. Он словно летел к ним на неутомимых крыльях. На крыльях света.

- Да, звезды показывают рассвет, - подтвердил матрос Журба. - Наверное, уже четвертый час…

Павло вспомнил о своих карманных часах и выхватил их.

- Сколько? - наклонился к нему матрос.

- Не знаю, стоят. Заведу, как солнце взойдет, - раздраженно бросил Павло и скомандовал: - Назад!

- Почему назад? - так и подскочил Фрол.

- Не доплывем. Ночь коротка. Они заметят нас в море. Разве ты этого не понимаешь, Фрол Акимович?

- Нет, - глухо проговорил Каблуков, но погнал шлюпку и своим веслом в море.

Светало быстро, в шлюпке стояла могильная тишина, словно все онемели. Только Званцев кусал пересохшие, потрескавшиеся губы и тихо просил воды. Да еще Фрол временами горевал, не выпуская весла:

- Что мы натворили! Что мы натворили…

Павлу надоело его нытье, и он приказал:

- Сушить весла!

Шлюпка еще какое-то мгновение плыла по инерции, а потом остановилась и тихо закачалась на малой волне.

Все вопросительно, с отчаянием взглянули на Павла: казалось, ждали от него спасения. Фрол словно высказал общую мысль: