Плетён и две батонки

А это кто же, боже мой, неужели это Кирина однокурсница? Около глаз морщины, двойной подбородок, костюм сидит неудачно. Неловко плачет, сморкаясь в платок. А это – тот самый когда-то молодой профессор, Кирина тайная мечта? А сейчас у него лысина в полголовы и бесконечно усталый, замученный вид.

А это? Художник, иллюстратор многих переведенных Софьей Моисеевной книг. Сколько Кира его не видела? Почти десять лет. После тех книг он больше почти ничего не иллюстрировал.

Звучали речи – одинаковые, все об одном и том же. Какой она была великой. Талантливой. Необыкновенной. Прекрасным педагогом. Замечательным переводчиком.

Прекратите, думала Кира. Какая разница, какой была она. Ее уже нет и не будет. И нас – таких, какими мы были, тоже нет и не будет.

Прощание закончилось. Все вышли из зала. Поминки должны были состояться в кафе. Кира отговорилась какими-то делами и не поехала.

… Выйдя из метро, она повернула направо, прошла вперед и оказалась около детской библиотеки. Десять лет назад здесь была выставка детских книг, куда Киру – конечно же – привела Софья Моисеевна. Была весна, все таяло, они вышли из библиотеки в весенние сумерки, и Софья Моисеевна взяла Киру под руку:

– Боюсь упасть…

Они медленно шли по весенней улице. Софья Моисеевна остановилась около киоска и достала кошелек:

– Давай купим конфет? Вот этих, в красной обертке?

Кира подошла к ларьку, нагнулась к окошечку:

– У вас есть конфеты? Такие, в красной обертке, не знаю названия…

– Девушка, вы что? – крикнули из ларька, – не видите – газетами торгую…

Сашка

Уже два года прошло, как рано утром позвонили – Сашка умер. Ну что же, к этому и шло. Понятно было – не жилец, долго не протянет. Жалко и не жалко – сам виноват, сам себя довел до такого состояния – столько пить.

А еще недавно он ходил по двору, опухший, страшный, почти ничего не понимающий. С одной стороны его придерживала жена, с другой – падчерица.

По всей деревне только и слышалось – Сашка-то с Галькой какая пара будут. Он красавец, да и она не уступит, нет. Она побойчее – все свадьбы ведет на селе, даром что совсем девчонка. Он поспокойней, но тоже веселый.

Но вот только ничего у них не вышло – не поженились. Всякое бывает! Бабки шептались – да оно и к лучшему, духонька! Что бы Гальке сейчас с ним маяться – с пьяницей?

С Галей хорошо выйти пройтись вечером. Август, уже темно. Она рассказывает много и весело – о том, как тут раньше жилось, о соседях и подругах.

Но сегодня она рассказывает о другом.

– Он в армию ушел… я ждала, конечно. Ну да сама знаешь, как бывает: пошли на гулянку, а там парень из города, дачник. Слово за слово, потом в баню пошли… ну и случилось все. С Сашкой-то у нас ничего до того не было, а тут… ну вот бывает так, что делать.

Она говорит спокойно, с горечью, но без слез, все отболело, все прошло.

– По осени Сашка вернулся, я ему ничего не говорила. Долго тянула, а он все настаивал – мол, чего ты, Галь? Все равно ж вот-вот поженимся. Каждый божий день говорил, как любит. После гулянки шли, зашли в летнюю кухню. После он встал, злой такой, растерянный, говорит: как же так, Галя? А мне и сказать нечего. Ревмя реву, Сашенька, говорю, виновата, но только один раз, больше ничего не было. Тебя одного люблю. А он оделся и ушел. Я до утра в кухне проревела, а потом что ж? На работу пора. Я тогда в нашей сельской больнице работала.

Она какое-то время молчит, грустно качая головой.

– К вечеру пришел он к нам, меня вызвал. Я далеко-то с ним не пошла, боялась. Под окном стояли, он мне и говорит – что делать, Галя, всякое бывает. Я тебя все равно люблю, никто другой мне не нужен. Давай забудем?

Я в слезы, опять прощения прошу. А он меня обнимает и шепчет – люблю, люблю! Помню, мать из окна смотрела, в стекло стучала да нам кулаком грозила.

Стали мы опять с ним встречаться. Мать все спрашивала – когда свадьба? Мы по весне свадьбу хотели. Это он придумал. Говорит – снег сойдет, травка первая пробьется, и тут мы с тобой свадьбу и сыграем. Небо, говорил, высокое будет, голубое. Как глаза у тебя. Ну как-то так говорил. Вообще говорил-то он не особо складно. Может, я уж какие слова сама придумала. А вот хорошо помню – когда вдвоем оставались, он меня обнимал и все шептал: люблю тебя, люблю!

А зимой я забеременела. Сначала перепугалась, помню – что мать с отцом скажут? А потом обрадовалась. Вышла на улицу, вечер, небо ясное, звездочки сияют. И я, помню, думаю – сынок будет, такой же красавец, как Сашенька. И так мне хорошо на душе стало, весь страх прошел. Все думаю, что теперь свадьбу раньше надо будет играть, весны не ждать.

Сашка тогда в городе был, на курсах повышения. Я дождаться не могла. Вот он приехал. А вечером в соседнем вон селе в клубе дискотека была. Мы туда на автобусе поехали, еще автобус ходил. А обратно уж пешком собирались. Тут не шибко далеко – пять километров. Мы часто пешком ходили.

Танцевать-то мне не хотелось. Так я Сашке и сказала. Пойдем, говорю, лучше к дому, погуляем. Он удивился – я ж до плясок-то сама не своя была. За руку взял меня, и пошли – по дороге к речке.