Плясать до смерти

Столкнулись на мраморной лестнице. Настька засияла, но Тим ее не заметил. В зале было битком. Вдруг увидели три места с положенными на них бумажками. Еще чего! Скинули, сели. Настька сразу начала вертеться, высматривать и вот увидела: на два ряда сзади. Стала махать, но Тим вроде не видал, потом небрежно помахал пальчиками. Погас свет, Настька не столько смотрела модный молодежный фильм, сколько старалась реагировать на разговор в том ряду, надо отметить, довольно громкий и хамский. Пару раз даже хихикнула под их шутки не совсем уверенно: причастна ли?

В гардеробе, в толпе, маялась – ждала его.

– Вы можете подождать? Мы с Тимкой договорились, ясно вам?

Тим со своими приятелями-пижонами мимо прошел.

– Эй, друг! Не забывайся! – Нонна довольно резко остановила его.

– Ты как, Тимчик? – робко Настя спросила.

– Спасибо. Хорошо, – смерил взглядом ее.

– Скорее бы лето, чтобы в Елово, на нашу дачу! – мечтательно проговорила она. При слове “нашу” Тим изумленно поднял бровь.

– А сейчас ты не в Елово разве живешь? – Он осмотрел Настю.

– Почему? – растерялась Настя.

– Да одета ты как-то… по-еловски, – сказал он и прошел.

– Ну все, Настя! Пошли! Мы торопимся! – вывела ее из оцепенения мать.

Настя, конечно, очень переживала. Все ее мечты были связаны с летом, с жизнью на даче, теперь общей… или нет?

И вот – получила.

– Настя! Не стоит расстраиваться, если кто-то там где-то не того. Панимаешш? Главное – сама!

Настя вдруг резко поднялась, с бряканьем сняла поводок с гвоздика. Рикки стал отчаянно прыгать, падая со всей высоты с таким стуком костей, словно хотел продемонстрировать, что при таком счастье и костей не жалко.

Грохнула дверь.

Характер бойцовский, отцовский!

Не возвращалась долго. Мы волновались, хотя понимали, что ей это нужно – “выбегать” горе, высушить слезы. Очень поздно пришла, но не успокоилась.

– Что же мне делать, папа?!

– Все, доченька! Все, что может помочь!

Пес со стоном и стуком костей рухнул на пол.

Глава 4

И во что он превратился за эти годы! Из кудрявого шкодливого весельчака в грязное, измученное создание со страдальческими глазами!

Сначала считалось, что это он убегал, гонимый пагубной страстью, и Настя гонялась за ним. Но с каждым годом все кренилось в “наоборот”: это Настю гнала пагубная страсть, а бедного пса она волокла за собой как прикрытие!

– …И что же, Настя, до часу ночи ты никак не могла его поймать?

Молчала, глядя исподлобья.

– А ты бы попробовал с ним, – мрачно проговорила.

– Я-то пробовал. Вообще с трудом уговорил его выйти из дома, а когда повел на дальний пустырь, он заскулил и стал упираться: не хочу в этот ужас, хочу домой. Так что, Настя, все ясно!

– Что ясно тебе? – Она гордо вскинула голову. Ну просто комсомолка на допросе в гестапо. В комсомол, правда, так и не приняли ее. Она презрительно говорила, что с этой организацией в школе давно покончено, но я-то узнал, что это не так.

Я теперь многое с запоздалым сожалением узнал! Теперь по субботам я ждал Настю у школы. Представляю, как бы я маялся перед одноклассниками, если бы меня в десятом классе встречал отец! Теперь сам маялся как отец: ходил, ожидая звонка, по утоптанному физкультурой полю под окнами школы-стекляшки, потом соображал: глядят и смеются! Прятался, отойдя на сто метров, в детский теремок.

Дожил, весельчак! Что у меня могут быть планы на этот день, это можно отбросить. Какие могут быть планы у меня?! Все мое подмято. Кто я такой? Это раньше, до Насти, я был кем-то, а теперь… подметала! Завуч сказала мне, что лишь на таких условиях, при моем постоянном надзоре, Настю оставят в школе. Только так! Где тихая, робкая девочка?

Когда я говорил ей, что надо попробовать все для успеха, имел ли я в виду действительно все? Но где здесь – успех?

Все уверения мои, что жизнь отличников легче всего, а мучаются, наоборот, лентяи, не воспринимались ею. Специально, можно сказать, написал “Похождения двух горемык” – про несчастных двоечников. Смеялась, но к себе почему-то не отнесла. Ее вдохновляла, скорее, эстетика “Молодой гвардии”: борьба не на жизнь!

– Брось, Настька! – успокаивал ее я. – Школа – это так… детский сад! Береги нервы – пригодятся.

Недавно заспорила с Анной, вернее, поймала ее: под каким небом – Аустерлица или Бородина – лежал и высоко мыслил раненый Болконский. Причем Настя оказалась права!

– Да, я потом справилась по учебнику, – с достоинством проговорила Анна, когда я к ней подошел.

Толстого она познает по учебнику! А я-то вложил в Настю все! И на кого напоролись?

– Настя права.

Однако на педсовет вызывают: непомерно горда!

– То есть вы поставили Насте двойку за то, что она оказалась…

…умнее вас? – чуть было не ляпнул.

…начитаннее вас? – тоже не очень тактично.

– …чуть осведомленнее вас в этот момент?

– Но она вела себя недопустимо заносчиво! – Грудь ее еще выше поднялась.

– То есть вы хотите сказать, что на уроке литературы… поставили двойку за поведение?

Запутал ее, словоблуд. Такому не обучены. Дышит, но молчит.

– А вдруг вы опять что-то будете не знать? Опять двойку Насте поставите?

Распластал буквально ее. Вдруг взмолилась человеческим голосом: