Пляска Бледных

Ходил и кланялся одинокий Скрипач высоткам-надгробиям, в чьих стенах ждут своего часа заблудшие души, когда явится тот, кто призовёт их с собой, начертает их имена и даст право жить. Живой Город застыл в ожидании своего властителя, что займёт Тронный зал на часовой башне и спросит всякого гостя о том, кто же есть люди: жалкая груда костей и праха надежд, или пастухи, что стерегут свои души от волчьей бездны внутри себя.

Скрипач играл, играл, беспрестанно, и с каждым высеченным звуком рождался новый образ, готовый занять своё место в мистерии мертвецов.

Полный диск светила сиял как никогда ярко, а небо наполнялось тихим плачем ветхой скрипки. Дождь, сотканный нитями нот, кропил землю красным, орошая древесную листву, омывая домовины-дома, и первые из участников грядущего представления отвечали его призыву.

— Вы ведь тоже его слышите? — наконец нарушила молчание женщина в алых одеждах. — Интересно, как он сейчас. Наверное, в предвкушении скорого свидания с родным краем. Как вы думаете, дорогая?

Женщина в рясе покачала головой.

— Мы обе прекрасно знаем, к чему это приведёт, моя Принцесса. Разве мало вам ваших картин, собственных видений и снов?

Та улыбнулась и легко вздохнула, повернулась к своей подруге лицом, внимательно заглянула в её глубокие карие глаза.

— Ах, Францисса, разве вы ещё не поняли? Весь город совсем скоро станет моим полотном. И вы — именно вы поможете мне в этом. Вы так грустны, Сестра. Отчего? — Она коснулась её ладони. — Пройдёмте вверх, откуда лучше видно.

Сестра Францисса одёрнула руку, опустила взгляд, невольно вспомнив их первую встречу.

Однажды после службы эта женщина нашла её и пригласила к себе с просьбой позволить написать портрет. Францисса не видела в том беды и согласилась. По своей наивности она тогда не думала о том, что на дворе уже поздняя ночь, и что случайно встреченная прихожанка может питать какие-либо иные намерения, кроме озвученных. Не придала она также значения и своему внутреннему беспокойству, и тому, что от вида этой девы в её сознание закрадывались совершенно новые, смешанные чувства.

Терпкое вино и пряные благовония сделали своё дело. Краски так ни разу и не коснулись холста, и он, девственно чистый, служил паре зеркалом порока. Бесконечная скука смешалась с волнующей истомой, а всякий стыд растворился в пьянящем ладановом дыму. Обжигающее тепло губ искусительницы клеймило монахиню печатями грешной любви, заставляя её испытывать наслаждение, выпестованное болью. Хмельная кровь отнимала мысли, оставляя место картинам, пусть минувшим, но столь родным.

Сияние двух потерянных душ уподобилось бледному месяцу, взирающему с чёрных небес на тленные улицы Пыльного города, где некогда жили дети.

То соитие дало ход новой жизни призракам их мечты.