Пляска фэйри. Сказки сумеречного мира

Худосочные эвкалипты и заросли акации окаймляли границы Скалы Сердца, питаясь теми жалкими толиками воды, что она роняла в пустыню. Совершенно недостаточно, чтобы спрятаться. Я в курсе – сам проверял.

Я взобрался на пик, прихватив бинокль. Ничего, кроме стаи кенгуру, отдыхающей в скудной тени каких-то деревьев в паре километров. Их я знал – они каждую ночь приходили сюда на водопой. Кенгуру не выкапывают дохлых животных с полуметровой глубины и не моют трупы от крови.

– Эй! – крикнул я еще разок.

Первоначальное удивление постепенно улеглось, никакой угрозы я не чувствовал. Впрочем, когда у тебя дробовик в руке, это не так уж трудно. И все-таки кто-то – судя по всему, любитель играть в игрушки – выкопал моих животных… Стало быть, я здесь не один.

Вернувшись в лагерь, я прислонил «ремингтон» к дереву и раскочегарил газовую плитку. Кофе я во френч-пресс положил достаточно на двоих. Возможно, кофейный запах выманит того, кто скрывается где-то там, в пустыне, на открытое пространство. Надо полагать, какой-нибудь старый абориген. Или геологоразведочная партия дурака валяет. Мой приятель, Джеймс, собирался поступать в университет на геологический – шуточка как раз в его духе.

Но если это все-таки геологи, то где они?

Только полчаса спустя я заметил следы босых ног, уходящие в воду.

В первые десять дней я так никого и не подстрелил. После этого каждую убитую птицу хоронил в отдельной могиле: срезал пару прутиков, зачищал от коры и связывал в маленький крест. Тушку первого воробья я окрестил «Бессознательной Зависимостью от Бюрократических Условий» (в честь двух любимых писателей сразу), написал имя шариковой ручкой на деревяшке, и поставил памятник в головах последнего места птичьего упокоения. Вторым шел снова воробей – «Трикси», в честь папиного «Форда Фалькон». Обоим я отрубил ноги и повесил на ветку дерева – сушиться и для муравьев. От этих манипуляций меня слегка подташнивало, но моему боссу в Эукле подавай трофеи – пока не решит, что мне можно доверять.

На третью неделю стоянки ко мне на завтрак вдруг завалилась маленькая стайка скворцов, числом шесть. Я учинил бойню: притаился с «ремингтоном», заряженным крупной дробью, подождал, пока они подлетят поближе, а потом выпалил. Пять зарядов дроби за семь секунд, крутясь на месте, как маньяк. Потом, после, мне даже стало как-то не по себе – очень уж мне это понравилось. Этих птиц я хоронил с особой тщательностью.

Первого увиденного кролика я назвал «Позицией» и промахнулся. Он удрал с царапиной на шее, но недалеко. «Пальму», «Кокос» и «Эндерли-авеню, дом 10» я похоронил рядом с птицами. Теперь кладбище, отнесенное от лагеря на сто метров в пустыню, насчитывало уже шесть метров на три. Пять на три, если считать тела у палатки.

Еще у меня были книги, но не будешь же читать целый день напролет.

– Кофе на плите! – прокричал я в пустыню.

Никто, разумеется, не пришел.

За эту работу я взялся месяц назад, сразу после папиных похорон.

Сельскохозяйственный Департамент Западной Австралии нанимал охотников – стрелять птиц. Залетных скворцов, воробьев, голубей и всякое прочее дерьмо с восточного берега, которое еще не перебралось через пустыню. Особенно скворцов. Департамент отчаянно цеплялся за всякого, кто готов был жить в полной изоляции в полутора тысячах километрах от Перта, так что мой возраст (только-только исполнилось восемнадцать) их не слишком заботил – главное, была бы стрелковая лицензия.

В пустыне источники воды разнесены на сотни километров друг от друга. К ним естественным образом слетаются птицы – если они полетят куда-то еще, то просто умрут от жажды. Делают привал на пару дней, немножко отдыхают, потом летят дальше или торчат тут и дохнут – но уже со скуки. Возьмем ракурс пошире: проблема заключается в медленном проникновении неаборигенных видов во все еще девственное (несмотря на всю свою пшеницу, овец, крупный рогатый скот, виноград, пчел и прочее дерьмо) природное пространство. Добавьте сюда охотника с парой ведер дроби, и вот вам уже охрана окружающей среды – дешево и сердито. Ну, или не менее дешевая и сердитая протекция коммерческих сельхозинтересов. Что именно из них, я точно не знал.

Убивать одних, чтобы спасти других. Какова ирония, а?

На шестнадцатый Джеймсов день рожденья мы с ним вломились в местный детский сад – в полночь, выпить по паре пива и посмотреть «Изгоняющего дьявола» на тамошнем видаке. Джеймс вообще любил такие шуточки, весь следующий день потом хохотал.

Два года спустя в тот же самый день автобус, по крышу набитый детворой из того же самого сада, переехал папу на пешеходной зебре.

Еще ироничнее.

И вот он я теперь, в пустыне.

Тут я услышал сухой шелест крыльев. Слабеньких, крошечных крыльев – не как у мелких соколков, гоняющих по ночам насекомых, а, скорее, как у страдающего от жажды воробья.

Метрах в двадцати вверх по склону от лагеря, из трещины торчал пучок жесткой травы – как раз над источником. Я нашел ключи, сунул «ремингтон» за сиденье и впервые за много недель запер «тойоту». Потом взял из палатки «аншютц» и полез наверх.