Пляски теней (СИ)

Внезапно Александр почувствовал злость. Нет, не дождутся! Кто сказал, что нельзя нарушать правила? Не тобой придуманные правила чужой игры? Так и просидишь в своей каморке перед нарисованным на холсте очагом, пока кто-то другой не проткнет своим носом дыру в другой мир, пока кто-то другой не разорвет эту намалеванную ложь, этот бред, в котором нас заставляют жить. Нет! Я буду играть свою игру. По своим правилам. А там … будь что будет! Так, наверное, солдат, подымаясь в атаку навстречу пулеметному огню, чувствует свободу обреченного. Шансов почти нет. Почти…

Доктор достал телефон и включил его. На экране высветились два непринятых звонка. Оба от Маши. Ну, вот. А ты боялся одиночества… Александр громко рассмеялся, невольно испугав какую-то благообразную старушку, проходившую мимо.

ГЛАВА 27

GAME OVER

Это был последний разговор между ними. Они сидели на кухне, друг против друга.

Маша смотрела на мужа и думала о том, что все могло быть иначе. И даже с этим, сидящим напротив мужчиной, уже совсем чужим, далеким, все могло быть иначе. Нужно было просто быть собою. Не плыть по течению, не подстраиваться, не угождать, не носиться, словно дрессированная обезьянка, по чужим городам, не быть двужильной теткой, которая месит цемент, рубит дрова и вскапывает огород, а в перерывах между этим печет пирожки с капустой и пишет никому не нужные истории о местных подвижниках. Ах, какая замечательная жена! Работящая, улыбчивая, скромная, милая и покладистая. Милочка, не хотите ли подставить другую щеку? Конечно, конечно, если вам так удобнее!

Нужно было просто быть собой. Слабой, беззащитной овечкой или же, напротив, брезгливой, высокомерной и самолюбивой стервой – какой угодно, но только не марионеткой на нитке. И лгать было нельзя. Прежде всего, себе. Какое-то сладостное, мазохистское самоистязание! Многолетнее насилие над собственной личностью, двадцать лет непрерывного безумия... Жить, надеясь на чужой успех, думая, когда, в какой момент наконец-то выстрелит гениальность одаренного мужа, и при этом забывать о себе, о своих чувствах, о своих планах. Как будто тебя нет. Ты уже исчезла. Растворилась. Не человек – фантом! Все на алтарь чужих амбиций и чужого самоутверждения! Все на жертвенник чужой судьбы! А как же иначе? Ведь любовь – это служение, полное растворение в семье, в своем партнере. Нельзя давить на мужчину, нельзя попирать его мужское эго, нельзя обрезать ему крылья – нельзя, нельзя, нельзя! Дрожи, задыхайся, отказывайся от огромной разнообразной жизни, а главное – будь жертвой и покорно жди, когда твоя жертвенность станет нормой, сольется с тобой, прорастет в тебе гнилыми спорышами. Будь смиренной, послушной, безропотной, кроткой – обманывай всех, разыгрывая эту идеально лживую семейную роль. Милая, все понимающая жена, воющая в пустом доме от отчаяния.

Но теперь есть тот, с которым не нужно притворяться. Кто сам не терпит лжи. Тот, с кем ты настоящая. Кто искренне недоумевает, когда ты сглаживаешь острые углы, когда ты лжешь, стараясь притушить любой конфликт. Живи на полную катушку, говорит он, будь настоящей! Не оглядывайся по сторонам, не заискивай, не угождай. Хочешь орать – ори! Хочешь драться – вперед! Люби, если тебя разрывает на части, но только не лги! Это твоя жизнь и больше ничья!

Это был их последний разговор. Николай и Мария сидели на кухне, друг против друга. Маша смотрела на мужа, на того, кто всю жизнь так отчаянно не хотел быть к чему-то привязанным: к дому, к месту работы, к женщине, записанной в его паспорте, к своему детству, наконец, – ко всему, что уничтожало его свободу, его полет… смотрела на его лицо с широкими монгольскими скулами, на его светлые, выжженные солнцем волосы, на его тонкие губы и понимала, что все могло быть иначе.

– Я ухожу, – сказала Маша и неожиданно для себя рассмеялась. Но потом она перестала

смеяться. – Не думай, что раз я смеюсь, значит все в порядке, – сказала она, и на глазах у нее выступили слезы, губы дрожали. – Ничего не в порядке. Уже давно. И ты об этом знаешь.

– У тебя кто-то есть, – процедил Николай. – Сама бы ты никогда не набралась смелость уйти от меня.

– Есть, – ответила Маша. – Но мне нужно разобраться с этим.

– Стоит ли тогда горячиться?

– Стоит… Эта не обычная ссора. Все кончено. У меня к тебе ничего нет. Понимаешь? Ничего. Одно притворство осталось, а внутри пустота. Там звенит от пустоты! Я больше не могу! Слышишь? Нет сил на вранье. Нет сил терпеть и молчать. Я больше не хочу притворяться, угождая тем, кто меня ненавидит. Я не хочу тебе лгать, разыгрывая преданную жену. Мне все здесь тошно. И ты, и родители твои. Не могу! Ты прикасаешься ко мне, а мне тошно. Я деревенею от ужаса. Прости, что говорю об этом. Прости. Я понимаю, что раню тебя. Есть вещи, после которых оставаться вместе нельзя. И если я тебе такое говорю, то понимаю, что это конец. После таких признаний брака нет.

Молчание.

– Ты все лжешь! Ты это все придумала! Не валяй дурака. Мы только начали жить! Я наконец-то почти у цели!

– Поздно. Перегорело все. Прости.