Пляж на Эльтигене

Около полуночи удалось кое-как сдвинуть столы и освободить место для танцев. Гошка уселся на диване, поставил около себя коньяк и в перерыве между танцами начинал изрекать афоризмы насчет того, что искусство зашло в тупик, а женщинам верить нельзя.

— Тебе не хватит? — сказала Людмила, проходя, кивнув на коньяк.

Гошка сощурил свои синие, совершенно трезвые от усилия воли глаза и удивленно ответил:

— Что?

Людмила пожала плечами.

— Постой, — сказал Гошка. — Я нарочно пришел сегодня, и ты никогда не узнаешь почему.

— Все? — спросила Людмила.

— Нет, постой. Ты не рассказала мне про свою жизнь.

— Зачем это?

— Не знаю, — искренне ответил он. — Просто. Мы весь вечер судорожно улыбаемся, как будто боимся всерьез посмотреть друг на друга. Я правильно говорю? Как ты живешь?

— Плохо, — сказала Людмила, зная, что наутро он не вспомнит ни одного слова из их беседы. — Сначала было хорошо, потом стало плохо.

— Да, — сказал Гошка. — Я заметил это по глазам. Между прочим, ты не имеешь права жить плохо.

— Почему? — спросила Людмила.

— Не могу сейчас это объяснить, — сказал Гошка с такой многозначительностью, с какой может говорить человек, окончательно утерявший нить разговора. — Я говорю совершенно серьезно, — продолжал он. — Эй, граждане, кто играет в преферанс? Никто не играет? Ну и публика! Слушайте, кого вы пригласили?

Смех гостей был ответом. Людмила с удивлением обнаружила, что Гошка из той категории людей, которые могут нести несусветную чушь и никого не обижать этим. Иному молчальнику стоит одно лишь слово сказать, и все почувствуют неловкость. А Гошка целый вечер молол невесть что, осуждал танцующих, предлагал сыграть в карты, домино, лото, обещал обыграть. И все смеялись.

Один из гостей дважды пытался поднять тост за Катю, сравнивая ее с Нефертити, но оба раза не мог увязать начало с концом.

— Эта легенда волнует мир, — кричал он, — уже три тысячелетия!.. И муж у нее Навуходоносор!

Стали спорить о том, кто кого прославил. Спорили до хрипоты.

Гошка, допив коньяк, подал голос.

— Ерунда! — сказал он. — Мужем был другой. Хотя тоже царь. А прославил обоих скульптор, который создал фигурку Нефертити.

Гости оглянулись в недоумении, впервые обнаружив недовольство вмешательством Гошки, пытались продолжать дебаты, но разговор иссяк.

Под утро, когда все вышли гулять и уже валились с ног от усталости, Гошка продолжал разглагольствовать, и Людмила издалека слышала его голос.

— Мудрость неторопливой провинциальной жизни, — вещал он, — дороже для меня, чем сутолока больших городов. Однажды в Якутии…

Когда Людмила оказалась рядом, он сказал ей:

— Искусство — даровой хлеб. Я имею в виду халтуру. А сейчас мало кто понимает разницу. Потому сегодня мы легко забываем, что было вчера. А то, что увидим завтра, не помешает нам забыть сегодняшнее. Все вздор! Вздор! Когда в Якутии мы пробивали дорогу к алмазной трубке, мокли и мерзли, я знал, что занимаюсь делом. А когда в студии рисовал голых баб, то завидовал другим и ругал себя, оттого что не умел сделать так, как хотелось.

Видно было, что разговор со старухой сильно его задел.

— Конечно, — ответила не задумываясь Людмила. — Критиковать легче.

Гошка остановился, качнувшись вперед, внимательно посмотрел на нее с прищуром и произнес одно слово:

— Не ожидал.

Компания распалась. Людмила испытала невыразимое облегчение, когда осталась одна. Небо вновь закружилось над головой, камни блестели в лунном свете, уже занималась заря. Людмила шла по дороге, вдыхала чистый воздух после прокуренной комнаты, и ей казалось, что на свете нет ничего лучше тишины, звезд, мокрой травы и одиночества.

8

Старуха давно решила, что в ее годы уже совершенно невозможно как-либо влиять на поступки людей. Какими бы странными и необъяснимыми ни казались ей поступки этих людей, даже самых близких, она убеждала себя, что они поступают логичнее хотя бы уже потому, что лучше ориентируются в обстановке, понимают события, отношения. В конце концов, это происходит просто потому, что они моложе ее. И за их мыслями совершенно невозможно угнаться, как невозможно старому человеку понять и угнаться за модой.

Она переживала за Людмилу, принимала близко к сердцу ее настроение, хотя по отношению к ней Людмила с малых лет была — не то что Катя — строга и замкнута. А вот Бориса, который причинил ей боль, она сразу невзлюбила, и он это чувствовал, несмотря на то что за все время между ними не было сказано и трех слов.

После свадьбы много говорили о Гошке.

Иван Васильевич был крайне раздосадован его приходом и, будучи знаком с Гошкиным отцом, постоянно твердил, что яблоко от яблони недалеко падает.