Пляжный клуб

Она откинулась на спину и стала размышлять. Стянуть с него боксеры и заняться любовью?… А ну его, пусть спит. Посмотрела в окошко: на улице ярко светило солнце. Чем не повод для радости?

Лежа в постели, Марибель прокручивала в голове всевозможные способы объясниться с Маком. «Знаешь, я ведь это сделала не от злости. Я вообще на тебя не злюсь. Просто обидно. Я так любила тебя, старалась тебя порадовать, но напрасно. Все не то, все не так. Я знаю, что не права, но мне захотелось вкусить хоть крупицу счастья, хоть ненадолго, ведь поняла нечто важное: счастье недолговечно».

Марибель прижалась губами к плечу Джема. Передвинулась чуть вниз, поцеловала снова и замерла в ожидании. Парень не просыпался.

Опять зазвонил телефон. Она сосчитала в уме звонки и с надеждой уставилась на Джема. Тот тяжело дышал, провалившись в глубокое забытье. Что ж это, все мужчины помешаны на сне? Выскользнув из-под одеяла, она заторопилась в гостиную, где вовсю надрывался телефон.

– Марибель? – Голос был мужской, но принадлежал не Маку.

– Н-да?

– Это я, Ванс.

– Привет, Ванс! – обрадовалась она. – А Мака нет. Я думала, он в отеле.

– Да, он здесь. Я вообще-то… хм… Джема ищу. Он не у тебя?

У Марибель задрожали коленки.

– А с чего ты взял, что у меня? – спросила она. Сердце стучало как безумное, так глухо и тяжко, как у испуганного человека, бегущего в пустом переулке. – Тебе Мак сказал, что он здесь?

– Он попросил вчера Джема заглянуть к тебе. Тот, видимо, не поехал… Что ж, это к лучшему. Не слишком-то хорошая вчера была погодка. Ладно, я тогда ему домой позвоню.

– Не надо, – проговорила Мари. – Он здесь.

– Правда?

– Да. А что ты хотел?

Ванс замялся:

– Надо приехать и поработать.

– Я передам. Пошлю его сразу, как только проснется.

– Ну, пока, – пробормотал Ванс, словно ничуть не удивился, хотя голос выдал его с головой. – Спасибо, Марибель.

– Да пустяки, – поспешно заверила та.

Она положила трубку и вышла на порог, чтобы оценить масштабы катастрофы. По двору будто смерч прошелся. Деревья стояли ободранные, землю завалило всяким хламом. На клумбе лежала огромная ветка, помяв прекрасные циннии и бальзамины. Газон превратился в бескрайнюю лужу. Зато светило теплое солнце, приятно лаская босые ноги и голую кожу рук.

Марибель прикрыла за собой дверь и вернулась в спальню. Джем уже проснулся и сидел на кровати. На голове у него был шурум-бурум, на щеке алел след от подушки.

– Кто звонил?

Приложив палец к его губам, Марибель присмотрела местечко чуть ниже ключицы и прильнула к нему в поцелуе. Им все равно перемоют все кости, так пусть хотя бы будет повод.

Они были вдвоем, телефон надрывался. Джем даже не замечал, с головой погрузившись в процесс. Целовал ее, гладил. Он был молод, силен и пылок, а главное – любил и вновь и вновь повторял: «Я люблю тебя, Марибель. Люблю». Кончив, он вскрикнул. Его переполняли восторги, и Марибель прекрасно знала, что он сейчас испытывает. Когда любишь, ты расцветаешь, будто цветок, и каждый твой лепесток трепещет в едином порыве: люблю.

Джем прижал ее к себе и поцеловал в волосы.

– Я хочу, чтобы ты поехала со мной в Калифорнию.

– Джем…

– Нет, правда. Очень хочу. Помнишь, я тебя спрашивал, когда приходил на ужин?

– Помню, – ответила она. Вновь звонил телефон, а потом еще и еще, но Джем его словно не слышал. – Что-то меня туда особенно не тянет, в Калифорнию.

– А куда тянет? – спросил Джем. – Ты скажи, и мы поедем.

Марибель улыбнулась.

– В Унадиллу, – сказала она. Очень хотелось увидеться с матерью. Чтобы обняться и посидеть вдвоем.

– В Унадиллу так в Унадиллу, решено.

Как же просто, оказывается, быть любимой. Вот так, без всяких оговорок и условий, слепо и преданно. Джем дал ей то, что она недополучила от отца.

Джем пошел в душ. В это время опять позвонили, и Марибель подняла трубку. «Все, я решила, – подумала она. – И кто бы там ни был, он должен об этом знать».

– Алле?

– Мари?

Да, голос Мака, исполненный тоски. Он, кажется, плакал.

– Что такое? – Ей стало тревожно. Мак всхлипывал. Она недоверчиво прищурилась. Неужели из-за нее? – Мак, что происходит?

– Лейси умерла.

Зазвенело в ушах, как в колодце, куда бросают монетки на счастье.

– Умерла… – повторила она. Лейси больше нет. – Боже мой, Мак. Как жаль, мне очень-очень жаль.

Он зарыдал так, как никогда не стал бы рыдать из-за нее.

– Она была моим лучшим другом…

– Да, Мак, да, – повторяла Марибель, а сердце кольнула обида. Лейси Гарднер досталась роль лучшего друга, в то время как Марибель отчаянно примеряла на себя роль жены, упустив из виду самое важное. Мак плакал, она тихо говорила в трубку, пытаясь его утешить и поражаясь чудному свойству своей любви. Раздавишь ее – все, кажется, сгинула без остатка, а стоит чуть-чуть отпустить, как она упрямо поднимает голову и вновь кричит о себе во все горло. Ей очень хотелось сказать: «Мак, не горюй, я буду тебе новым другом». Впрочем, поздно. Их привычный мир разрушался на глазах.