Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи

Альберто Алонсо в это время еще очень плохо говорил по-русски (хотя учился быстро), а Борис Мессерер совсем не говорил на испанском, поэтому общались на ломаном английском.

– Расскажу о юмористической детали нашего общения: в самом начале балета был перекрестный «диалог» между Хозе и Кармен с одной стороны, а с другой – между Тореадором и Быком; потом Кармен начинала танцевать с Тореадором, а Хозе – с Быком, то есть партнеры поменялись. И вот, чтобы лучше все понять и обозначить, я спрашивал у Алонсо: «Ионеско?..», имея в виду перекрестные диалоги, которые есть в пьесах Эжена Ионеско.

Тему обозначили так: жизнь – Кармен – коррида. А если коррида, то арена. Потому что вся жизнь Кармен – это и есть поле битвы, арена для сражения. «Кармен хочет взять от жизни все, что в ней есть. Если условием ее является игра со смертью, она принимает и это. Поэтому жизнь Кармен представляется мне как бы ареной, где она ведет каждодневную борьбу за свою свободу со всеми, кто посягает на нее», – объяснял замысел Алонсо.

Сценическое пространство Мессерер решил как полукруглый дощатый (нарочито грубый) загон, в центре которого – сцена-арена. Это и место боя быков, и метафора арены жизни. Арена еще и символ борьбы, на ней разыгрывается трагический спектакль не только жизни вольнолюбивой Кармен, но и всего человеческого бытия. Наверху над ареной полукругом стоят стулья с высоченными спинками (гораздо выше тех, что в мастерской у Мессерера). На них сидят люди – одновременно и зрители разворачивающегося на арене представления, и судьи всех его участников. Огромная стилизованная маска быка нависает над сценой – это и эмблема балета, которую можно принять за афишу, приглашающую на бой быков (и не только быков), но в то же время и образ безликости. Возможность такой двойственной трактовки буквально всего, что происходит на сцене, было принципом сценического решения спектакля.