Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи

На самом деле первым, у кого эти высокие стулья вызвали ассоциации с инквизицией, был… Альберто Алонсо: «Для раскрытия этой темы нам показалось целесообразным выбрать центральным местом действия арену для боя быков. Потому что коррида имеет большое символическое значение. Много общего с тем, что происходит в жизни, в том, как она развивается. Декорации Бориса Мессерера, хорошо придумавшего эту арену в красном цвете, эти стулья на барьере, как у инквизиции, все это придает силу произведению, единство концепции».

– Благодаря содружеству нашему, и тому, как Майя проникалась этим образом, и благодаря тому, что я присутствовал на всех репетициях и видел, как Алонсо переживал за каждое поставленное им движение: правильно ли он сделал, неправильно… Да, это было нашим творческим содружеством, – говорит Борис Мессерер. – Причем оно касалось и либретто в каком-то смысле, потому что я тоже принимал участие в обсуждении. Все это мы оговаривали с Алонсо, думали над этим, обсуждали сложность либретто, построение действия. Потом была сцена гадания – не все сначала понимали, что это предощущение трагедии, – немного мистическая сцена, но любопытно само решение этого предзнаменования, предощущения судьбы. Кармен ножкой делала так, как будто выбирает карты… Это очень важная для спектакля и для образа Кармен сцена, в нее Альберто закладывал много смысла – трагического, мистического, и там очень сложная хореография. Там пять участников – Бык, Тореадор, Хозе, Коррехидор, Кармен, – и все время они меняются местами, все время кто-то выходит на первый план, кто-то перемещается на второй… Сложно завязано это все в хореографическом смысле. До «Кармен-сюиты» такого не было в балете. Если можно так сказать – новаторский прием мистического переживания.

Сценография, вошедшая в балетную историю, выглядела новаторской в своем минимализме. Много лет спустя Борис Мессерер вспоминал, что родилась она такой от безденежья и хронической нехватки времени: спектакль создали практически за три месяца. А он стал балетом на все времена.

Три «Спартака»