– Скорее, предтечей Карла Маркса…
– Предтечей, да. Когда финал первого акта – они все полузвери. И он зверь, он вырывается силой на свободу. После убийства: зачем мы должны убивать друг друга? Потом, второй акт, уже идет эволюция, там раскрываются благородные чувства этого великого человека. Если бы он поймал Красса в первом акте, он бы убил, зарезал. А во втором акте он отпускает, убивает его духом – что я тебя отпустил. Ну, а третий акт – это уже борьба света, тьмы и разрешение. Своим духом он побеждает зло, даже будучи убитым. Мне кажется, очень интересно это было задумано у Юрия Николаевича Григоровича.
– А про Якобсона что скажете?
– У Якобсона блистательные танцы. Оба хореографа сделали блистательно. Это интересные спектакли, но вот мысль, сущность, мне кажется, у Юрия Николаевича… правда, учитывая исполнителей. Эгиной были Нина Тимофеева, Светлана Адырхаева, Майя Плисецкая – три великие балерины по нутру. Крассом тогда были Марис [Лиепа] и [Борис] Акимов. Марис был потрясающий, Акимов тоже замечательный. Спартак – Васильев, я, потом вошел Юрочка Владимиров. Все – личности. Мне нравится эта концепция. Она немножко снижает раскраску других образов, получается такой моноспектакль. Добро и зло. Борьба двух начал в человеке – борьба сатанизма и борьба света, вот это столкновение. В каждом из нас сидит и то, и то, в зависимости от обстоятельств что-то проявляется, прорывается наверх. В спектакле Григоровича побеждает свет. Но спектакли Моисеева, Якобсона тоже были интересные, они гениальные хореографы.
– Плисецкая танцевала в двух спектаклях Эгину, а в одном Фригию. Она универсальная балерина?
– У Якобсона Фригия была сильная. Она танцевала с Димой Бегаком, по пластике было сделано графически антично – положения, позы, в дуэте особенно. А у Григоровича она играла отрицательную роль. Но я знаете что скажу? Дай эту роль другому человеку, который эмоционально не дотягивает, и вы сразу будете в сомнениях. То, что вы делаете, должно быть убедительно.
Премьера «Спартака» в постановке Игоря Моисеева прошла 11 марта 1958 года. «Он сделал для меня партию Эгины, очень интересную и драматически, и технически, – рассказывала Плисецкая. – Роль-то была страшная. Она Гармодия, сподвижника Спартака, соблазняла, чтобы тот предал его и перешел на сторону Красса, что погубило бы войско Спартака. Для этого на сцене была выставлена огромная тахта, на которой происходило любовное адажио. И вот Гармодий падает к моим ногам – и в это время в палатку входит Красс. Я опускаю руку кистью вниз, как это делали патриции в цирке, – дело сделано! Это была сцена необычайной силы».
А ведь «Спартака» Игоря Моисеева начали критиковать еще до рождения спектакля. На каком-то из художественных советов Моисеев даже сказал в сердцах, что «нашей работе сопутствует гипертрофия отрицательных суждений». А в дневнике написал: «Боюсь, что отсутствие интересного мужского персонала в ГАБТ не даст возможности сделать интересный спектакль, в котором мужские танцы определяют общий стиль всей вещи». В его хореографии именно массовые танцы имели особое значение.
И критики, и зрители постановку Игоря Моисеева встретили довольно холодно. Лиля Брик писала Эльзе Триоле в Париж: «Только что вернулись с генеральной балета “Спартак” – невозможно длинно!! Хорошая музыка (Хачатурян), хороша Майя, плохие декорации и почти все костюмы».
Спектакль прошел всего шесть раз в одном сезоне и навсегда исчез со сцены. Его никогда не снимали, и сейчас у нас нет возможности оценить замысел хореографа, хотя отдельные номера из балета вошли в репертуар Ансамбля народного танца под управлением Игоря Моисеева.
Четвертого апреля 1962 года в Большом театре прошла премьера «Спартака» в постановке Леонида Якобсона, перенесеной из Кировского театра, где спектакль поставили шестью годами ранее. Якобсон, которого Майя Плисецкая называла в числе своих «безусловных авторитетов», был ярким и самобытным художником, которого советская власть, мягко говоря, недолюбливала. Несмотря на то что за постановку балета «Шурале» в Ленинграде (в его московской версии Плисецкая танцевала девушку-птицу Сююмбике) Якобсон был удостоен Сталинской премии, к моменту начала работы над «Спартаком» его дважды изгоняли из Кировского балета.