Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи

На мысль о балете по пьесе Чехова Майю натолкнул муж. И не просто натолкнул, но и музыку написал, и даже стал соавтором либретто вместе с художником Валерием Левенталем.

“Чайка” была полностью его, – рассказывала Плисецкая. – Мне говорили, что нельзя делать балет по Чехову, но мы сделали. <…> В то время я твердо знала только одно – “Чайку” нужно решать какими-то новыми пластическими средствами. Понимала, что традиционные позы, арабески, кабриоли, набор всяких туров тут не подойдут. Чехов говорил: “Пусть на сцене все будет так же просто и так же сложно, как в жизни”. Это и стало моей задачей, как подчас казалось, неразрешимой в балете. Но опять помогли музыка Щедрина и его либретто. Они диктовали ход постановки. Я поняла, что должна показать в спектакле атмосферу настроения и чувств, ведь чувства можно выразить только пластикой».

Тяга Майи Плисецкой к новому и неизведанному, готовность к экспериментам без оглядки на недоброжелателей, которых всегда много у любого таланта, безусловно, впечатляет. Как и ее прочтение каждой новой роли. Александр Фирер говорит:

– Майя Михайловна – очень редкая балерина, которая всегда знала, зачем она выходит на сцену и что она хочет сказать зрителю. Когда я у Майи Михайловны интересовался об «Анне Карениной» – а она не очень любила Анну Каренину как персонаж, она говорила: «А я ее не танцую. Я танцую о человеке, загнанном обстоятельствами в тупик». Когда она танцевала «Чайку», а она тоже не любила этот персонаж: «Эта Нина Заречная, все от нее уходят, значит, она недостаточно хороша». Потому что Майе Михайловне было непонятно такое, чтобы от нее кто-то уходил. А я говорю: что же вы танцуете? Она говорила: «Я танцую о просравшей жизнь интеллигенции». Ну, скажем, профукавшей. Как она говорила: «Смотри, Треплев застрелился, они все играют в домино, чайка летит. Все выше и выше, взмывает над ними». Об этом она танцевала.

Балет «Чайка» Плисецкая ставила сама, без соавторов, но с ассистентом – Ириной Якобсон.

– Она очень ценила Якобсона, – рассказывал Борис Акимов. – Ездила в Ленинград. И на всех репетициях присутствовала жена Якобсона. Всегда здесь в четвертом зале.

Годы спустя Плисецкая вспоминала о своих балетах: «К сожалению, в них не все получалось так, как хотелось мне: вот если бы их ставил Леонид Якобсон, то это получились бы шедевры. Но его не пускали в Большой театр».

Наталья Крымова вспоминала, что, когда Плисецкая рассказала о своем замысле «Чайки» Анатолию Эфросу, он «был очарован»: оказалось, что балерина знает текст этой пьесы – «дерзкой, смелой, тревожной» (Крымова) – наизусть. А Щедрин мало того что знал текст наизусть, так еще и обсуждал с режиссером «все идеи и конфликты этой пьесы на равных». «Могу сказать, что, войдя в наш дом, Майя Плисецкая внесла туда прекрасное беспокойство и ветер», – писала Крымова, и тут же замечала, что «Чайку» в Большом театре окружало «всеобщее недоброжелательство». Впрочем, к этому в родном театре Плисецкой было не привыкать.

Премьера «Чайки» прошла 27 мая 1980 года. Мнения, как водится, разделились. «Выпрямляя идейную линию первоисточника, не обеднили ли авторы спектакль? Так, несколько скудной предстала перед нами полифоничность палитры великого писателя. В спектакле Большого театра, к сожалению, судьбы всех персонажей оттеснены Заречной и Треплевым на задний план, создают для них лишь фон, – писал М. Мануйлов в журнале “Театральная жизнь”, но тут же добавлял: – Несмотря на спорность некоторых позиций, “Чайка” никого не оставила равнодушным». А это куда важнее.

Наталья Крымова писала: «“Чайка”, помимо всего, это пьеса о страстях. Страсть к искусству, страсть к мужчине – в этих сферах Плисецкая неожиданно для меня явилась аналитиком, беспощадным и бесстрашным. Когда через несколько лет Эфрос поставил “Месяц в деревне”, мне кажется, это было продолжением диалога с Плисецкой – диалога о “свойствах страсти”. Она заманила-таки его на эту арену – ту, где идет нескончаемый и прекрасный бой, и воистину, “покой нам только снится”».

Бой – прекрасный или нет, – похоже, был нормальной формой существования Майи Плисецкой. И «Чайка» была балетом в том числе и о ней самой, о ее тяге к новым формам. Треплев в ее интерпретации ушел из жизни именно из-за стремления к новому – стремления, которое другие не поняли и не поддержали. Понятно, что такую интерпретацию приняли далеко не все, но Плисецкая отрезала: «Инерция мышления и вкуса».

В 1983 году «Чайку» перенесли во Флоренцию, в 1985 году – в Гётеборг. Там на премьере шведский журналист спросил Родиона Щедрина: а почему никто из композиторов до сих пор не обратился к чеховской «Даме с собачкой»? Щедрин задумался и… написал еще один балет, премьера которого прошла 20 ноября 1985 года, на творческом вечере, посвященном 60-летию Майи Плисецкой. Она снова всех потрясла: в таком возрасте – и премьера! «Я никогда не чувствовал, что этой женщине шестьдесят. Это просто Майя Михайловна», – годы спустя скажет ее партнер Борис Ефимов. Она и сама наверняка не чувствовала возраст: это ведь всего лишь цифры.