Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи

«Кармен – цыганка, свободная женщина, воровка. Она всегда делает только то, что ей хочется в данную минуту, – поясняет Алонсо. – Хозе – воин. Он жил в иной системе координат, где понятие “долг” превыше всего. Он должен слушаться приказа, но нарушает все устои, потеряв голову от страсти, идет против законов солдата, лишается службы, становится изгоем, а потом теряет любовь – единственный оставшийся смысл жизни, любовь, ради которой он пожертвовал социальным статусом. У Хозе не остается ничего, кроме бешенства отчаяния. Он не солдат и не любовник. Он никто». Победить отчаяние такой силы можно только ножом, направленным в сердце той, что вызвала страсть, заставила забыть о долге. И о своем мужском – человеческом – достоинстве тоже.

«Испанцы все доводят до крайности, – говорила Плисецкая/Кармен. – И каждый момент жизни для истинного испанца – это восхождение к идеалу. Будь это любовь или свобода. Такова Кармен. Балет дышит чувственной страстью. Но это духовная чувственность. В сцене смерти Алонсо ставит танцевальный дуэт Кармен и Хозе на фоне боя быков. Тореро сражается с черным быком. Это и сюжетная подробность, и многозначительный символ, который “расширяет” границы содержания. Черный бык – традиционный в Испании символ, это и ярость, и страсть, и смерть. В нашем спектакле он символизирует еще и Рок, трагическую судьбу Кармен».

Но балет этот был, по признанию хореографа, не только историей страсти. Много лет спустя, в 2005 году, когда дышать стало легче и привольнее, он признался, что делал еще и… политический балет. Ведь он противопоставил Кармен, живущую по собственным внутренним законам, толпе – обществу, государству. Алонсо воспел не страсть (вернее, не только страсть) – он воспел подвиг духа, величие протеста одной личности – пусть и безрассудного, пусть заранее обреченного на провал – против власти грубой силы, против привычных устоев. Алонсо увидел драму любви по-новому: человек и общество, столкновение общественных и личных интересов. Но Плисецкая сказала об этом гораздо раньше: «Угнетение нравственное, моральное, посягательство на свободу личности, сопротивление, ненависть к любому насилию – эти понятия в “Кармен-сюите” наполнены большим трагизмом, нежели у Мериме и Бизе. Что ж, это и понятно: мы, создававшие балет, обладали историческим опытом нашего века».