Плющ

Там также было письмо, адресованное: редактору — или тому, кто отправляет эти вещи туда, откуда они пришли. Как и в случае с письмом Тины Барфилд, я его прикладываю. Я не собираюсь критиковать или анализировать его здесь, нет никаких причин это делать. Писатели, которые пытались опубликовать свои книги в течение длительного периода времени — пять лет, иногда десять лет, а однажды, по моему опыту, целых пятнадцать лет, которые имеют на своем счету не менее десяти неопубликованных романов, три из которых очень длинные, — разделяют подобный тон, который я бы описал как тонкий саможалостливый цинизм, натянутый на колодец растущего отчаяния и, во многих случаях, истерии. В моем воображении, которое, вероятно, слишком живо, эти люди всегда кажутся шахтерами, которые каким-то образом пережили ужасный обвал, людьми, запертыми в ловушке в полной темноте и кричащими: «Есть ли там кто-нибудь? Пожалуйста, ответьте? Кто-нибудь меня слышит?»

Когда я складывал письмо обратно в конверт, то подумал, что если когда-нибудь и было имя, которое звучало так, как будто оно должно принадлежать писателю, так это Джеймс Солтуорти. Моей следующей мыслью было: накрыть крышкой коробку с рукописью и оставить все, что было под титульным листом, хорошее там оно или плохое, до той поры, пока я не вернусь домой. Но в большинстве из нас есть что-то от Пандоры, и я не смог удержаться, чтобы не заглянуть под титульный лист. И прежде чем до меня это дошло, я уже успел прочитать первые восемь или девять страниц. Рукопись читалась так легко, так естественно. Она не могла быть так хороша, как кажется, я это точно знаю, иначе её бы здесь не было. И все же какая-то темная часть меня нашептывала, что это может быть и не так. Солтуорти был одновременно и писателем и литературным агентом, а писатели, которые этим занимаются, подобны адвокатам, защищающим самими себя: у них в клиентах дураки.

Страницы, которые я прочел, были настолько хороши, что я просто сгорал от любопытства и желания прочитать остальное по дороге из офиса домой; мои мысли постоянно возвращались к Трейси Нордстрому, очаровательному психу, который, по-видимому, был главным героем Солтуорти. В моей голове шла война: по одну сторону битвы была армия Надежды, по другую — армия Цинизма. Этот конфликт, я чувствую, разрешится в течение двух часов между сейчас и полуночью, когда я действительно буду вынужден лечь спать. Но прежде чем я поменяю стул на кухне рядом с пишущей машинкой на кресло в гостиной моей квартиры для чтения рукописи, я должен еще кое-что добавить.

Когда я встал с фиолетовой коробкой Солтуорти под мышкой, то заметил, что Зенит, плющ обыкновенный пробил стену между каморкой уборщика и комнатой, где хранится почтовая корреспонденция, по меньшей мере, в трех десятках мест. На этой стене располагались десять стальных полок, простые серые утилитарные вещи, которые теперь были совершенно пусты — в моем пост-рутском рабочем энтузиазме я полностью их очистил, не найдя ни одной вещи, даже отдаленно стоящей публикации. В большинстве случаев там была даже не просто некомпетентность — скучное повествование и скучная проза — а откровенная безграмотность. Не одна, а сразу несколько рукописей, заполнявших эти серые полки, были нацарапаны карандашом.

Но все это в сторону. Я просто хочу сказать, что я мог видеть эту стену, потому что стопки и нагромождения коробок, пакетов и почтовых ящиков исчезли. Кремовый гипсокартон теперь был пронизан галактикой зеленых звезд. Во многих случаях кончики лоз плюща только начали проникать сквозь гипсокартон, но в некоторых случаях длинные и хрупкие змеи уже проскользнули внутрь. Они разрастались вдоль пустых стальных полок, пересекались, переплетались, то поднимаясь, то опускаясь. Другими словами, исследовали новые территории. Большинство листьев были плотно свернуты, как спящие младенцы, но некоторые уже начали раскрываться. У меня возникло сильное подозрение, что через неделю-другую, самое большее через месяц, комната, где хранится почтовая корреспонденция будет так же заполнена Зенитом, как сейчас каморка Риддли.

Что приводит к забавному, но вполне обоснованному вопросу: куда мы посадим Риддли, когда он вернется? И что именно он будет делать?

Достаточно. Пора ознакомиться с содержимым коробки Джеймса Солтуорти.

2 апреля 1981 года