Плющ

Там еще была корзинка для входящей корреспонденции, заполненная тем, что выглядело как письма-заказы, рукописные отчеты и личное письмо (хотя и напечатанное), которое начиналось Дорогой Фергюс. Хекслер рвет все это и разбрасывает кусочки по столу, как конфетти.

Рядом с корзинкой лежит конверт с пометкой «Готэм КОЛЛЕКТИБЛЗ», адресованный мистеру Герберту Портеру, «Зенит Хаус» и помеченный как конфиденциальный. Внутри генерал находит три предмета. Один из них — письмо, в котором, по сути, говорится, что сотрудники «Готэм КОЛЛЕКТИБЛЗ» были очень рады, что смогли найти прилагаемый раритет для такого ценного клиента. Далее следует сам раритет — бейсбольная карточка Хонуса Вагнера[245] в пластиковом боксе. Последний — счет на двести пятьдесят американских парней. Генерал поражен и возмущен. Двести пятьдесят долларов за бейсболиста-еврея? Ну, конечно же, он еврей; Хекслер чует таких за версту. Взгляните на этот шнобель, клянусь проклятым Иисусом! (Не подозревая, что шнобель Хонуса Вагнера в значительной степени идентичен шнобелю самого Энтони Хекслера). Стальные Яйца вынимает карточку из конверта, и вскоре изображение Хонуса Вагнера присоединяется к другому, значительно менее ценному конфетти на столе Херба.

Хекслер начинает тихонько напевать, пивным джинглом[246]:

— …Это тебе за все за все, что сделал… ты жи-жи-денок…

Есть еще рабочие шкафы с документами. Он мог бы их опрокинуть, но что, если кто-то внизу услышит глухой удар? И это кажется бессмысленным. Если он их откроет, он знает, что там найдет: просто еще стопки никому не нужных бумаг. Ей-богу, на сегодня с него хватит и этого. Кроме того, он слегка обделался. Это было напряженное утро (напряженная неделя, напряженный месяц, напряженная чертова жизнь). Если бы он только мог найти еще кое-что… что-нибудь супер важное…

И вот оно. Большая часть вещей, висящих на стенах, неинтересна — обложки книг, которые редактировал жиденок, фотографии жиденка с несколькими мужчинами (и одной женщиной), которые, по мнению генерала, являются писателями, но которые подозрительно похожи на задротов — но есть одна, которая разительно отличается от остальных. Мало того, что висит она отдельно от других, — в своем собственном маленьком пространстве, — у Херба Портера на ней настоящее выражение лица. В других случаях лучшее, что ему удается, — это что-то вроде «Ох-блядь-меня-опять-сфотографировали», но на этом фото он действительно улыбается, и это улыбка свидетельствует о несомненной любви. Женщина, которой он улыбается, выше жиденка и выглядит лет на шестьдесят. Перед ней лежит большая черная сумка, которую по закону может носить только женщина старше шестидесяти лет.

Хекслер снова напевает:

— Я вижу себя, я вижу тебя, я вижу мать жиденка.

Он снимает фотографию со стены, переворачивает ее и видит такую картонную подложку, какую и ожидал увидеть. О да, он хорошо знает таких людей: фигли-мигли спереди, картонка сзади. Йоу.

Хекслер достает картонку, затем фотографию Херба и его возлюбленной мамаши, сделанную на вечеринке по случаю двадцатипятилетия совместной жизни, которую Херб устроил для своих родителей на Монтауке в 1978 году. Стальные Яйца спускает штаны (они спадают быстро, возможно, из-за большого складного ножа в правом переднем кармане), хватает одну тощую ягодицу и резко дергает ее в сторону, чтобы получше высвободить как бы это точнее сказать — задний проход, шоколадный глаз, анальный люк. Затем бывший генерал Соединенных Штатов, лично награжденный Дуайтом Эйзенхауэром в 1954 году, энергично и тщательно подтирает свою задницу этой фотографией, которую Херб любит больше всего на свете.

Боже, Что за времена настали!

Но хорошее времяпровождение изматывает человека, особенно пожилого, особенно пожилого чокнутого человека. «Достаточно бро», как Амос мог бы сказать Энди. Генерал подтягивает штаны, выпрямляется и садится в офисное кресло Херба. Он не помочился в кресло только потому, что ему это не пришло в голову, так что сиденье чистое и сухое.

Он медленно поворачивается и смотрит в окно Херба. Жалкий вид: всего несколько футов пустого пространства, а затем окна другого офисного здания. Большинство из них закрыты жалюзи, а там, где жалюзи не опущены, в офисах царит полная тишина и уныние. Без сомнения, где-то в том здании, как и в этом, руководство работает сверхурочно, но это происходит не в поле зрения окна Херба Портера.

Косые лучи солнца падают на лицо генерала Хекслера, безжалостно освещая его огрубевшую от старости кожу и лопнувшие вены на висках; еще одна вена, на этот раз голубая, мерно пульсирует в середине его морщинистого лба. Его веки размыкаются и смыкаются. Это происходит все чаще и чаще по мере того, как генерал, который дремал, но по-настоящему не спал неделями, приближается к границе, отделяющей страну бодрствования от страны Нод[247].