Плоды манцинеллы

Клод любил дочь, любил больше жизни. Но в этой самой жизни он знал лишь одно дело — крутить руль. И, когда ремесло перевозчика сделалось ненужным, впал в мощнейшую депрессию. Он просиживал целые дни перед телевизором, без разбора покупая товары и услуги из цветастых реклам, косил газон, лениво и отрешенно, пытался поддерживать контакт с Тэйе, но безуспешно. Отец отдалялся от дочери, но сам этого не замечал. А если и замечал, то не решался что-либо исправить.

— Было жутко, когда я осознала свое положение, — она взглянула на Энди поверх кружки. — Мне было тринадцать, почти четырнадцать, и в Нанте я знала только отца. Другие дети казались мне существами из иного мира. Все, что я имела — сотни прочитанных книжек. Но кому было до этого дело? — Тэйе виновато кивнула. — Верно. Никому.

Девочка резко оказалась изгоем. Бессчетное количество раз она пыталась завладеть вниманием отца, но тот либо отмахивался, либо уныло кивал на ее просьбы, предлагая вернуться к чтению книжек. А юный разум сделал вывод — раз самый близкий человек, единственный и важный, проявляет такое безразличие, то чего стоит ожидать от тех, кто и имени ее не знает…

— Хреново было, — подытожила она. — Очень хреново. Где-то до 39-го.

Почти пять лет девочка провела в одиночестве: дома, на улицах города, в полюбившемся парке недалеко от Нантского университета, где так приятно и уютно читалось под сенью древнего, могучего дуба. Присутствие отца не ощущалось вовсе. Иногда он, правда, мелькал в ее жизни — в те особенные дни, когда депрессия, что переросла в озлобленность и безразличие, ослабляла хватку. Тогда он, как бывало раньше, нежно будил дочь, готовил ей завтрак и предлагал куда-нибудь поехать. Не по работе, не за грузом, нет — просто сесть в машину и медленно покатиться вперед, выбрав любую из Европейских дорог. В первый из таких разов маленькая Тэйе чуть не лопнула от счастья. Ведь папа вернулся. Они готовились к путешествию, весь вечер выбирали маршрут, вспоминая, как когда-то уже ездили по этим дорогам. Они улыбались друг другу, а сердце девочки трепетало, когда сильные руки заключали ее в крепкие объятия.

Но за разговорами ничего не последовало. На следующий день Клод вновь предложил дочери вернуться к книжкам.

— И такое случалось частенько. Так паршиво было каждый раз… Уже после третьего я начала злиться, считала его обманщиком, — она печально посмотрела на Энди. — И сейчас мне за это стыдно.

Пасмурной осенью 2039 года, в самом начале сентября, Тэйе нашла новую книжку. В мягком переплете, потрепанную, как гроссбух старика, с блеклыми пометками на полях и частыми пояснениями от переводчика — сборник рассказов русских писателей. Девушка погрузилась в чтение, привычно расположившись на лавочке возле дуба. Она дошла до нового автора, прочитала повесть под чарующим названием «Гранатовый браслет» и, улетев мыслями куда-то далеко, в прошлое прочитанной истории, задумчиво следила за медленным движением облаков.

— Привет.

Тэйе оглянулась. Рядом с ней, в стороне от дорожки, сидел парень. Он расположился прямо на траве, подогнув ноги в позе лотоса, и внимательно изучал девушку.

— Что читаешь?

— Книгу.

— Это я вижу, — незнакомец прищурился. — Выглядит древней. Что это?

— Рассказы.

— Хорошие?

Тэйе покрутила книжку в руках, аккуратно провела пальцем по переплету, сгладила отогнутый верхний уголок, который тут же упрямо высунулся вперед, и ответила:

— Да. Но я еще не закончила. Прочла примерно половину.

— И о чем там?

В голосе парня слышалась искренняя заинтересованность. Такая, что находится где-то на границе между любопытством и любознательностью. Незнакомец сидел, не шелохнувшись, и дожидался ответа Тэйе.

— Последний рассказ…

— Как он называется?

— «Гранатовый браслет».

— Я его знаю, — улыбнувшись, сказал он. — О чем там?

Тэйе смутилась.

— Если ты знаешь, то зачем спрашивать?

Парень задумался, вскинул голову к серому небу и медленно провел рукой по траве.

— Ты Экзюпери читала?

— Причем тут…

— Да или нет?

— Конечно читала.

— Он писал, что зорко одно лишь сердце. Но я смею дополнить — каждое сердце зорко по-своему, — он вновь прищурился, изучая реакцию Тэйе, и повторил свой вопрос: — Так и о чем там?

Ей было странно. Но не потому, что разговор с незнакомцем проходил в необычном ключе, а потому, что разговор этот имел место быть. Девушка привыкла, что ровесники ее не замечали. Она впитала одиночество, познала его через ветхие страницы и задумчивые прогулки, сжилась с ним и смирилась. Тэйе никак не ожидала, что кто-то из многочисленной толпы заметит ее и начнет говорить про книги. О чем вообще можно говорить с «темной»? Да еще и с необразованной. Ведь за последние пару лет она твердо поверила, что каждый человек в Нанте знает о ней, поверила, что эти два противных слова выжжены где-то у нее между лопаток, что каждый прохожий смотрит на нее, слегка улыбается, а когда она не видит, с омерзением морщит лицо и сокрушенно мотает головой.