Плохая дочь

Тут я окончательно пришла в себя. Ну да, с маминой головой все хорошо. Она решила для себя, что ее спас санитар. Вполне в ее духе. Сколько я ее помню, она приписывала подвиги и достоинства людям, которые в ее жизни всего лишь прошли мимо, по касательной. Да, возможно, ярко появились и эффектно исчезли, но ничего героического не совершили. Неважно – мужчины, женщины. Как бы это объяснить? Когда я всерьез заболела – воспаление среднего уха, с дикими болями, – мама считала, что меня вернула к жизни не ее подруга тетя Наташа, которая сидела со мной, пока она была в командировке. Не тетя Наташа, которая делала мне водочные компрессы, успокаивала, пела колыбельные, кормила, поила. Выхаживала, не отходя ни на минуту. Мама ей даже спасибо не сказала. Она назначила героиней медсестру, которую нашла тетя Наташа. Вялая, всегда будто сонная, равнодушная девушка, приходившая на дом, чтобы прогреть мое ухо синей лампой. За деньги, естественно.

Когда я провалилась под лед во время школьной экскурсии по лесу, мама считала, что меня спасла классная руководительница, которая отвезла меня в больницу (мама, естественно, опять была в командировке), где я пролежала неделю, а не тот случайно проходивший мимо мужчина, который меня вытащил.

У нас с мамой всегда были разные понятия о героизме и героях, о том, кто прав, кто виноват. Я до сих пор не умею прощать предательство, а мама всегда найдет оправдание. Я злопамятная, мама мстительная. Я иду на компромисс, мама сжигает мосты.

Тогда я сидела и слушала мамин рассказ про санитара Дмитрия, а думала о том, что уже ни она, ни я не изменимся. И никакое горе нас не сблизит. Никакая радость не заставит смеяться вместе. Да у нас даже чувство юмора разное. Наверное, это нормально. И, скорее всего, это счастье, что так случилось. Моя дочь не похожа ни на меня, ни на свою бабушку. Она тоже другая. Но и ее, как и сына, я мучаю вопросами: «Что ты ела в школе? Почему не ела? Что сказала учительница? А Лиза? Вы не поругались?» Мне интересно, что случилось на математике, а что на русском. Как она ходила в библиотеку, которая оказалась закрытой, и где в результате нашла библиотекаря. Если это важно для дочери, то важно и для меня тоже.

Я нашла объяснение тому, что мама рассказывала мне про санитара. Убедила себя в том, что мама на самом деле думала про своего единственного и любимого внука. И переживала за него. Но не могла сказать этого напрямую. Мол, да, я беспокоюсь, мне страшно, будь к нему внимательнее, ему сложно. Она передавала свои чувства рассказом про Дмитрия.

Этот санитар после школы поступил в престижнейший вуз, на сложнейший факультет. Зимнюю сессию сдал блестяще. Педагоги прочили ему чуть ли не Нобелевскую премию. Таких студентов – один на миллион. Но перед летней сессией у Дмитрия что-то случилось с головой. Болела так, что хотелось оторвать и выбросить в окно. Или самому в окно шагнуть. От него ушла девушка, которая была не любимой, а просто первой. И Дмитрий слетел с катушек.

Поначалу никто не замечал его странностей – появившихся глазных тиков, разговоров с самим собой, агрессивных выпадов на ровном месте, сменявшихся периодами полной апатии. Да и мало ли сумасшедших среди гениев? Через одного. Боль – физическая и душевная – глушилась только водкой. Дима начал активно выпивать, но успел получить автоматом все зачеты и досрочно сдать два экзамена. Кажется, соседям по комнате в общаге он признался, что слышит голоса и видит фигуры, похожие на привидения. Соседи посоветовали бухать поменьше – и не такое привидится.

А потом Дима пропал. Искать его начали лишь на третьи сутки, поскольку пропадал он регулярно – иногда в компаниях, иногда в библиотеке. Иной раз просто бродил по городу, ночуя у случайных знакомых. Но всегда возвращался – с новыми идеями, блестящими открытиями, доказанными формулами, готовыми изобретениями, которыми сражал однокурсников и преподавателей.

Комендант общежития нашел его на чердаке, куда забрел случайно. Дмитрий сидел в углу, держался за голову и кричал. С кем-то разговаривал, что-то доказывал.

В психушке он провел два месяца – тупых, бессмысленных, в состоянии овоща. Университет пошел навстречу гениальному студенту и оформил академический отпуск. Дмитрий выписался, обреченный на психотропные препараты. С ними он не мог ни думать, ни учиться. Мог жить. Дышать. Ходить. Есть. Не пугать окружающих своим поведением. Как-то прилично реагировать на действительность. Казаться социализированным. Не более того. Он брал учебник, самый простой, и не понимал ни одной формулы. Даже учебник не мог бросить в стену от отчаяния и злости – препараты гасили проявление сильных эмоций.

В институте были рады возвращению гениального студента и после «академа» его восстановили автоматом. Дмитрий ходил на лекции, не пропускал семинары, вел себя адекватно, но его больше не существовало. И его блестящих мозгов тоже. Сессию он с трудом сдал на «удовлетворительно» – оценки были поставлены, скорее, из жалости.