У Патера снова началось внутреннее кровотечение и он должен был умереть, но не мог позволить себе отойти без исповеди, а исповедать и отпустить грехи ему было некому. Городской священник сбежал, никаких монахов или семинаристов поблизости не оказалось. Много раз умирающий начинал исповедь и каждый раз понимал, что это сон или бред и надо подождать ещё немного. Когда Патер, казалось, уже твердо ступил на середину пути с этого света на тот, исповедаться пришел один из двух оставшихся в живых солдат городского гарнизона. И любопытство неожиданно заставило священника вернуться в мир живых. Мы-то знаем, что Марио мог рассказать на исповеди о событиях последних дней, но среди швейцарцев никто не догадывался о том, что происходило в лагере врага. Многие отдали бы последнюю алебарду, чтобы услышать этот рассказ.
- Да-а, сын мой, давно меня так никто не удивлял, - после долгой паузы прошептал полумертвый священник пересохшими губами, выслушав исповедь. - За последние два дня ты ушел от погони с собаками, нарушил приказ, что должно было вам всем стоить жизни, убил аж целого герцога, что обычно не прощают, пережил штурм и пожар, не попался под руку бунтовщикам, прелюбодействовал с женой профоса и с любовницей капитана, и все тебе сошло с рук. Много на тебе грехов, но не отпустить не могу - видно, угоден ты Господу, раз он тебе такую удачу посылает.
Патер, исповедовав Марио, оценил не только величие Господа, но и Его чувство юмора, в связи с чем совершенно передумал умирать и быстро пошел на поправку. Всю ночь он шепотом читал "Отче наш", "Богородицу" и "Аве Марию", а к утру уже мог хоть и с трудом, но стоять на ногах и даже провести службу.
Заметив перемену в состоянии Патера, ландскнехты сильно заинтересовались, что же такое рассказал этот итальянец, и здраво рассудили, что лучше услышать этот рассказ из первоисточника, чем пытаться убедить праведного священника нарушить тайну исповеди. Среди любопытных даже прошла по кругу шапка "на убеждение рассказчика", доверху наполнившаяся пфеннигами, но найти "первоисточник" никому не удалось. После исповеди и комментария Патера, Марио осознал, как ему повезло и сколько раз он чуть не умер, и по такому случаю даже не пошел в кабак, а, как только оказался в отведенной ему комнатке в доме бургомистра, достал припрятанную бутылку арманьяка, найденную в погребе резиденции де Круа, выпил её чуть ли не одним глотком и уснул без всяких снов.
Почти все остальные случайно оставшиеся в живых герои, не сговариваясь, проспали ночь на четверг. Утром ожидался день, богатый событиями.
Максу снились позавчерашние уличные бои, только за его спиной стоял Сатана, забирающий в ад души убитых врагов и с одобрительной улыбкой похлопывающий рыцаря по плечу холодной-холодной ладонью.
Шарлотте снились старые и новые враги. Собственные родственники, родня покойного де Круа, Бурмайер-старший с его тяжелым взглядом, и многие-многие другие.
Бык работал сколько мог, пока за поздним ужином не упал лицом в стол и не уснул. После вчерашней драки, последнего штурма и единолично подавленного ночного бунта, его приказания выполнялись незамедлительно, а слегка пошатнувшаяся дисциплина вернулась на прежний уровень. Работы по разборке плотины, хотя и не позволили спасти затопленное имущество, показали, что скромный булочник, всю жизнь избегавший командных должностей, способен руководить если не военными действиями, то коллективным трудом.
Герр Вурст безмятежно погрузился в сон вскоре после того, как его голова в ночном колпаке коснулась вышитой подушки с кисточками. Чтобы уснуть, он считал свинок, которые гордо шествовали через восстановленный мост. Толстые круглые свинки вызывали спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Сон пришел вместе с хряком номер пятнадцать.
Марте было не до сна. Жена горожанина или жена рыцаря, потеряв мужа, первым делом пошила бы себе модное траурное платье, в котором ходила бы не меньше года, подчеркнуто игнорируя мужчин. Вдова ландскнехта не могла позволить себе такой роскоши. Остаться без мужа для кампфрау означало остаться без защиты, то есть, в течение считанных дней быть ограбленной, изнасилованной и убитой либо солдатами в лагере, либо мирным населением в ближайших окрестностях.
Марта чувствовала, что Маркус погибнет в бою, и могла припомнить с десяток уважаемых в армии людей, которые посватались бы к ней еще до похорон. Но ситуация, когда от армии не осталось вообще никого, ей даже присниться не могла. Привычный мир, в котором можно было не думать ни о завтрашнем дне, ни о собственной безопасности, ни даже о деньгах, рухнул со смертью мужа. Она осталась одна в незнакомом городе, по которому ходят не меньше тысячи швейцарцев, охочих до женщин и золота. Шкатулка с драгоценностями и бумаги Маркуса, по которым можно было получить ещё большие деньги, не могли обеспечить даже привычный уровень безопасности, а про всеобщую любовь и уважение можно было и не вспоминать - все, кто пришел в Швайнштадт в рядах полка фон Хансберга, были мертвы.