Плохиш для хорошей девочки

Никита вышел из душа в трусах, и за это Агата была ему особенно благодарна. С волос у него стекала вода. Несколько капель упали на плечи, грудь и живот. Кожа у Никиты была белая, как молоко, тело – подтянутое и стройное. На правом боку виднелся едва заметный шрам. Скорее всего, от аппендицита. Больше всего Агату заинтересовал именно он. Она смотрела на шрам во все глаза и ощущала себя доктором, обследующим пациента.

Он не стал задавать ей вопросов о душе и, поставив маленькую чёрную коробочку на столик у окна, сразу забрался в кровать. Никита не был бы Никитой, если бы не позаботился о контрацептивах. В аптеку они не заходили, значит, он купил их заранее. Значит, готовился. Агата зажмурилась и пожалела о том, что не достала из сумки салфетки. Хоть какие-нибудь…  Никита покрыл поцелуями её шею, коснулся живота и низа живота, провёл ладонью между ног. Задохнувшись, она отодвинулась и прижала колени друг к другу.

– Не бойся, – он снова чмокнул её в губы. – Всё будет хорошо. Я тебя не обижу. И никому не позволю обидеть.

«Данил когда-то тоже так говорил», – эта мысль ворвалась в её голову без спроса и, чтобы прогнать её, Агата прикусила внутреннюю часть щеки. Думать о Даниле сейчас было верхом кощунства. И она честно попыталась сосредоточиться на Никите. Провела рукой по его плечам, обняла за шею и…

Ей в нос снова ударил его запах. Его отвратительный, тошнотворный запах. И до Агаты наконец дошло. Всё это время виноват был не одеколон. И не шампунь с гелем для душа. Это пах сам Никита. Пах так, что Агате хотелось вырвать себе ноздри.

«Из этой комнаты девственницей мне не выйти», – новая мысль пригвоздила её к кровати. Из груди вылетел стон. Этот стон Никита истолковал по-своему и навалился сверху. Трусов на нём больше не было.

«А ведь Данил хотел бы быть первым, – Агата вздрогнула, – и должен был быть первым...»

«Да ты и так его ждешь, – зазвучали в голове слова матери, – трепетно и верно».

Верно. Верно. Верно…

Агата сжала зубы и, едва открыв глаза, снова зажмурилась. Никита всегда был верным. Верным танцам, верным Ольге Викторовне, и ей бы тоже изменять не стал. Но правда жизни состояла в том, что Агате Никитина верность была не нужна.

– Я не хочу. – Она коснулась его затылка. Никита поднял затуманенные страстью глаза и не сразу понял, чего именно она не хочет. Тогда Агата произнесла уже более решительно и громко: – Я не хочу тебя. И не люблю.

Прозвучало безжалостно и жестоко. Но зато честно. Впервые за пять месяцев она сказала ему правду.

Нашарив на полу трусы, Никита надел их под одеялом и резко встал с кровати. В его глазах не было гнева. Они просто были потухшими, как прошлогодние угли.

– И кого ты любишь? По-прежнему своего боксёра?

– По-прежнему своего боксёра.

– Он ведь тебя предал. Изменил. А ты всё равно его любишь?

– Всё равно люблю. И ничего не могу с этим сделать.

Агата не стала спрашивать, откуда Никита узнал об измене Данила. Может, ему рассказала её мать, а может, она сама. Тогда около клуба в полубессознательном состоянии. Никита повернулся к окну. С неба падал снег, такой крупный и густой, что впереди почти ничего не было видно. Агата молча откинула одеяло, встала с кровати и натянула сначала бельё, а затем брюки и джемпер. Привела в порядок волосы и, надев пальто и сапоги, полезла в сумку за кошельком. Она не знала, сколько Никита заплатил за номер и, чтобы не быть должной, оставила купюру в тысячу рублей.

– Прости меня. Пожалуйста, прости…

Он не ответил. Она скользнула за дверь, прошла по длинному коридору и, не прощаясь с администратором, выбежала на улицу. Снег всё падал и падал, и когда она проходила мимо окон гостиницы, кто-то выкинул из окна тысячную банкноту.

Телефон молчал. Агата неслась к остановке как угорелая. Ей хотелось смыть с себя запах и прикосновения Никиты. Хотелось сменить одежду. Он ничего не успел сделать, но она всё равно чувствовала себя запачкавшейся. На свете существовал только один человек, который бы сейчас её понял и принял. И Агата была готова на всё лишь бы услышать её голос. Руки потянулись к телефону сами. Нашли нужный номер и сняли блокировку. Агата с замиранием сердца приложила трубку к уху, но гудки так и остались гудками. Аля не захотела ей отвечать. И поделом. Слишком много плохого она когда-то ей сделала…

Сумка упала вниз, грудь сдавило. Наумова младшая пошатнулась и чуть-чуть не упала. Какой-то пожилой мужчина поддержал её за плечо:

– Девушка, Вам плохо? Довести до скамейки?

– Нормально. Всё нормально. Не беспокойтесь.

Что она могла ещё ответить? Незнакомым, неблизким людям все и всегда отвечают именно так. Нормально. Нормально – это стандартный ответ. Нормально – это никак. Это не хорошо и не плохо.

Мимо просигналила машина. Кто-то подал ей сумку и усадил на скамейку.

– Может, «скорую» вызвать?

– Вы бледная. Идти точно сможете?

– Да, я сейчас подышу, и мне станет легче.