Читаем Плохой парень ("Король экстази") (СИ) полностью

--Ты умолчал Андрюш. Если я откажусь?

--Если нет?--он рисует на лице, что впадает в раздумье. -- Эх, Антон, Антон!—разочарованно выпучив глаза, глядит на меня--  я считал тебя толковым парнем. Окей.  Пора кончать с лирикой,  переваливаемся на конкретику, беседуем по существу.

--Как говаривал вождь всех времен и народов, наимудрейший товарищ  Сталин:--«У нас не заменимых нет»!—непринужденно, прозаично  извещает Колошенко. --Замену тебе давно подыскали. Бович! Дружбан твой неразлучный и компаньон по криминалу! Сдал он тебя с потрохами,--он широко разводит руки по сторонам, вытягивает лицо, хлопает глазами.—Ничего нет подковырестого в предательстве компаньона, все вы барыги одинаковы.

Колошенко сосредоточенно  глядит за реакцией пациента.  Я внешне держусь, выказывая всем нутром неверие к апокалипсическим откровениям мента.

-- Бович сговорчивей тебя,--весело молвит Колошенко,--согласный он уже.

Опер морально давит, прижимая, словно пойманную  блоху ногтем. Он неторопливо опускает в ужасный итог вследствие моего отказа от сотрудничества с ментами.

--С тобой порешаем мужик,--опять противно ухмыляется Колошенко.

-- Мер остудить твой пыл несговорчивости море. Включая мероприятия перечисленные тобой. Тюрьма, например, которую ты ссышь парень как черта из ада,--он склоняет набок голову, глазами шарит по мне, точно ищет кнопку, нажав которую я скоро соглашусь.

Ну, че Антош? Как ты там базарил? В кошки мышки рубиться будем или ты на чистоту ответишь с нами или…?

-- Не сомневался в вашей прыти,--выдержанно удостоверяю.

Мне расклад переговоров ясен. Колошенко заведомо явился на встречу, уже определившись с подельниками, кем и на каких условиях внедряют меня в процесс продаж препаратов. Выход один. Безоговорочно подписаться под условия выдвинутые ментом.  Похерить давно лелеемые мечты вне наркотиков. Нет! Я  свыше меры, сполна перенес, чтобы заполучить бонусом тихую гавань  в моей последующей жизни. С целью вылезти из поруки наркоторговли я даже пошел на убийство человека.

Как же быть?—про себя раздираемый думами паникую я. Отложить разговор? Взять у Колошенко тайм-аут подумать. Приходящие мысли в голову бьются друг, о друга валятся,  силой чиня кашу малу.

--Понял! Не дурак! – иронично  хмыкаю я. --Вы загодя сорганизовались, чтобы энергично отжать от дела?— спрашиваю, будто прошу заверить, сей факт.

Колошенко устало тянет.

--Антон! Ну, сколько можно объяснять. Ты издеваешься надо мной? Признайся,--добродушно расплывается в улыбке опер.

Не дождавшись ответа.

 --Уговорил. Поясню последний раз суть моего предложения. Во-первых, тебе дурню, если не въезжаешь, люди  сулят справедливое партнерство.  Парт-нерст-во!!!— в полный голос произносит слогами. Хмурится он задетый моим позерством.-- Во-вторых. Так как вышли к разговору на чистоту. Кстати  я даже рад  откровению твоему,-- он чешет озадачено затылок.

--Давно Антош мы тобой занялись! Ох, давно!--натужно выдыхает Колошенко. -- Когда ты с тубусом институтским набитым «экстази» бегал,--смеется он от набежавших воспоминаний,-- за твоей спиной уже оберегающее стоял я.

--Встреча наша тогда закономерна. Путч в августе 91 года прогремел. Страна, люди с ума посходили,--вдумчиво, не торопясь толкует он. – Я выкладывал как на духу тебе. Это действительно правда,--как то обиженно он глядит на меня,-- бороться старыми методами с наркотиками, это как сражаться с порывами ветра. От ветра возможно либо закрыться, как было при СССР благодаря железному занавесу либо направить ветреные порывы на благо человека. Вот примерно  с тобой так поступили. Взяли под контроль так сказать…

Сказание Колошенко о прошлом отдают фантазией, блефом опера или алкогольные возлияния последних дней произвели такого рода реакцию на меня.

--Так вот,--рассудительно вещает оперативник. --В ту далекую  пору ты  сквознячок еле дувший. Всего лишь струей воздушной мог уйти с горизонта, куда конкуренты твои уходили. В тюрьму на лет семь или трупом в канаву свалиться от пули бандосов.

-- А тебе, наверное, казалось типа ты неуловимый? Прыткий, изворотливый? Фартовый?—расплывается блаженной улыбкой он.

--Возможно,--сухо, олимпийским спокойствием  роняю я.

--Ан нет старичок. Ураганом необузданным мы сотворили тебя. Еле заметной струйке воздуха придали неповторимости и персональной  красоты. Ты стал мощнейшим торнадо в современной истории наркоторговли России,--он вытягивает вверх правую руку с поднятым указательным пальцем.—Номером один торговцем.

--Ты блефуешь Андрей. Хрень несешь. Думаешь развести меня? Или ты бухой в хлам? – возмущаюсь, привстаю с места.

--Сядь,--орет он. Я, подчиняясь, опускаюсь на стул.

--Успокойся, man. Слушай далее!—распоряжается Колошенко.—Только неперебивай.

Скулы оперативника  играют желваками. Андрей напряжен излишне, уже не таит шумящих чувств, которые его обуревают под конец разговора.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза