Площадь

В глаза бросился томик Нового Завета. Эта книга оказалась золоченым фонарем, лишь на миг привлекшим внимание. Он достал ее с полки, наугад открыл страницу. «В Кесарии был некоторый муж, именем Корнилий, сотник из полка, называемого Италийским» (Деяния, глава 10, стих 1). Смысл этих строк для него непонятен. Эту книгу именуют Святой. Казалось бы, открой любую страницу и будешь поражен глубоким смыслом, новым откровением. А вместо этого выныривает какой-то Корнилий, сотник полка, называемого Италийским… Не правда ли, несколько странно. Что ж, откроем другую страницу. Если на этот раз попадется действительно стоящий отрывок, так и быть — он уверует в Бога. Так он находил себе занятие, пробуждаясь среди ночи. Просто от нечего делать. От скуки.

«Но боюсь, чтобы, как змей хитростью своею прельстил Еву, так и ваши умы не повредились, уклонившись от простоты во Христе» (2‑е Послание к коринфянам, глава 11, стих 3).

Трудно понять, что это значит. «Павел ревнует, чтобы коринфяне были верны Христу…» Видимо, этот дядюшка Павел решил пошутить. Человеку преклонного возраста подобает вести себя сдержанно, ему столь нескромная гордость не к лицу. Из поколения в поколение выдающиеся теологи вгрызались в гранит Священного Писания, разбирая букву за буквой, пытаясь расшифровать заключенные в нем тайны. Должно быть, в результате их усилий и родилась Библия в своем нынешнем виде. Так ведь и надо объяснять. Иначе трудно поверить в истинность изложенного. Раз уж это Божье Слово, любая страница, любой отрывок должен обладать силой убеждения, способной мгновенно уложить оппонента на обе лопатки.

А если для того, чтобы понять, в чем состоит суть и ценность книги, надо читать ее от корки до корки — тогда это никакое не Божье Слово, а просто нечто вроде обычного трактата. Правда, говорят, что Библия написана людьми во исполнение Божьей воли… Пусть так. Он захлопнул книгу и водворил ее на прежнее место.

Опять нечего делать. Шум дождя усиливался. Стараясь ступать неслышно, как вороватая кошка, он на цыпочках спустился по лестнице и остановился в коридоре возле застекленной двери. Его шаги разбудили щенка, похожего на таксу, который спал в углу под тусклой электрической лампой. Собачка узнала его и завиляла хвостом.

Несмотря на позднее время, приветливые собачьи глаза были ясными и блестящими. Не скажешь, что еще минуту назад щенок крепко спал. А, может, он просто так лежал, с открытыми глазами? Возьмем человека. Можно безошибочно определить, спал он или нет, по разобранной постели или по заспанному, помятому лицу. А собака не пользуется постельным бельем и выглядит всегда бодрой. Он присел перед щенком на корточки и погладил по голове. Обрадованный лаской щенок, нежно повизгивая, еще веселее замахал хвостом и попытался вскочить на ноги. Щенка звали Мери. Менджюн протянул руку, не давая собаке подняться. Мери с готовностью стала совать ему свою лапу. Менджюн протянул другую руку — собака немедленно подала ему другую лапу. Интересно. Кладет правую лапу на левую ладонь, левую лапу — на правую. Мери радостно и безошибочно несколько раз подряд протягивала лапы в этом неизменном порядке. Но вскоре и щенок наскучил. Вот голова дурная! Чем я занимаюсь посреди ночи! Легонько шлепнув собачку по голове, поднялся и подошел к стеклянной двери. На длину протянутой руки на пол падал сноп тусклого света. Похоже на белесую полосу моросящего дождя. Он начал подниматься по лестнице, все так же крадучись. Вдруг вспомнилось из университетской многотиражки:

В облаках зеленых акаций
Утопающий окрестный холм,
Мы всегда люб или там
Ходить на досуге вдвоем.

Материализовавшись в мелком газетном шрифте, его чувства приобрели какой-то иной оттенок, и стихи показались чужими и вычурными. Почему это «мы всегда гуляли вдвоем на холме в зарослях акации»? От одиночества? Он вздрогнул. Вдруг разобрал смех при мысли, какой вздор приходит в голову по ночам.